Князь мертвецов

Мгновение поколебался — и сунул Маняше сверток.

— Отнесешь ко мне в комнату… — он с сомнением посмотрел на горничную — она его вообще понимает? И на всякий случай повторил. — В комнату… ко мне… отнесешь. А я пойду к барышням.

— На конюшню? — тупо спросила Маняша.

— Если они там — да. Отнесешь сверток и тоже зайдешь к барышням…

— На конюшню? — снова напряглась Маняша.

— Туда. — Митя начал злиться. Теперь она кого боится? При Шабельских он точно к ней приставать не станет. То есть, он к ней вообще нигде и никогда не станет приставать, но при Шабельских так особенно! — И спросишь, подавать ли чай.

— На конюшню? — впервые в голосе горничной мелькнуло что-то кроме страха — изумление и даже возмущение.

— Ты спросишь, куда! — не выдержав, рявкнул Митя. — Скажут — на конюшню, подашь на конюшню, ясно? Пошла, живо!

Горничная пискнула и умчалась. Теперь тетушке нажалуется.

Митя в очередной раз вздохнул — скоро дом можно будет переименовывать в «Особняк тяжких вздохов» — и мимо кухни направился к выходу на задний двор. Из распахнутых дверей пахнуло печеным мясом, розмарином и кофе по-турецки, какой варила Георгия — горьким, как предсмертные сожаления, и черным, как подол самой Мораны Темной. Тетушка на него даже смотреть не могла, предпочитая забеленный молоком чай, Ниночку попросту никто не спрашивал, а вот у Мити даже сейчас рот наполнился слюной от одной мысли о восхитительной крохотной чашечке, которую Георгия нальет из сверкающей медной джезвы на длинной ручке…

Митя на мгновение замер перед дверь, с силой, до боли стискивая кулаки. Теперь, когда у него вот-вот появятся деньги, надежда на альвийский гардероб, и даже кухарка в доме есть… именно теперь он должен умереть и лишиться всего этого?

— Неееет… — тихо, сквозь зубы, выдохнул он. — Нет!

Распахнул дверь и шагнул на крыльцо…

Резкая темная тень, похожая на женскую фигуру с крыльями, пронеслась над его головой, на миг распласталась по камням дворика и исчезла, а с прозрачного сентябрьского неба донесся пронзительный скрипучий крик — словно где-то высоко то ли каркнула… то ли расхохоталась ворона.

Митя запрокинул голову, но в небе было пусто, только все еще яркое осеннее солнце слепило глаза. Зло скривился и зашагал к конюшне, из которой слышались голоса. Толкнул скрипучую дверь… и уже привычно напряг мышцы живота.

— Митя-я-я! — вслед за пронзительным воплем был чувствительный толчок и прямиком ему в живот врезался вихрь рыжих локонов и ярко-розовых лент — толстушка Алевтина, младшая из сестер Шабельских, поприветствовала своего любимца. Подняла усыпанный веснушками курносый нос и счастливо расплылась в совершенно детской улыбке. Право, и не скажешь, что барышне тринадцать лет!

— Она будет расти…

— Ее будет становиться больше…

— И больше…

— …и однажды она его затопчет! — хором закончили Капочка и Липочка. Близняшки, старше Алевтины на год, в отличии от сестры были тонкими и гибкими, как ветки ивы, с льняными волосами и фарфоровой кожей. Человек незнающий счел бы их форменными ангелочками… а человек знающий предпочел бы отстреливаться сразу, как эти белокурые бандитки окажутся в поле зрения… что было бы благоразумно, жаль только — незаконно. И даже неприлично.

— Мы запомним вас таким, Митя! — торжественно пообещала одна из бандиток: Капочка или Липочка — неизвестно, он так и не научился их различать.

— Прежде чем вы превратитесь в размазанный по полу силуэт. — грустно подхватила вторая.

— Капа! Липа! Не дразните сестру! — пятнадцатилетняя Ариадна по-учительски строго поглядела на младших сестер. Строгость была во всем ее облике: собранные в тугой пучок каштановые волосы, на платье ни бантов, ни рюшей. Словно она уже сейчас стояла перед классом, а не только мечтала об этом.

— Мы не дразним. — взор у Капочки (или Липочки?) был чист и невинен. — Мы пророчествуем!

— Предрекаем Митину грядущую погибель! — вытягивая руки вперед и закатывая глаза под лоб, взвыла Липочка (или Капочка?).

Митю передернуло: про погибель он и сам знал, и в пророчествах не нуждался.

— Я тоже вас дразнить не буду, когда вы конфет попросите! — оторвалась от Мити Алевтина. — Просто не дам — и все!

— Алевтина! Плохо быть жадной!

Мите надоело: воспитанием друг дружки сестрички Шабельские могут заняться и без него.

— Здравствуйте, Ада! — громко сказал он. — Алевтина… Капочка и Липочка… О, кстати, Ингвар! Вам передавали поклон. Некий гимназист Гирш.

— Захар? — проворчал Штольц, поднимая голову от гибкой трости, на которую тщательно, кольцо за кольцом, наматывал блестящую медную проволоку. Хмуро поглядел на сестер. Можно было подумать, что недоволен вторжением в свою вотчину, но Митя-то знал — Ингвар страдает, что здесь нет златокудрой Лидии. Митя же отсутствию старшей из сестер был откровенно рад. Лидия казалась девушкой с умом и хорошим вкусом — когда летом в имении отвергла Алешку Лаппо-Данилевского и приняла Митины ухаживания. И что же? Стоило вернуться в город — и Митя увидел ее снова с Алешкой под руку!