Я взглянул на начинающее темнеть небо, поручил Буяна ратникам и пошел к своим. Битва закончилась уже к вечеру, пока собрали своих мертвых и трофеи, начало уже смеркаться. Поэтому решил дать отдохнуть людям, а домой отправляться только поутру. Но приказал перебазироваться на полверсты в сторону, чтобы не мешать зверью пировать.
Неожиданно со стороны импровизированного лазарета донесся сильный шум.
– Ишь что удумал, поганый латинянин!.. – заглушая стоны раненых, гневно вопил чей-то высокий, совсем молодой голос. – Слышь, не замай!..
На подстилке из лапника в рядок лежали раненые, а одного из них, стоя рядом на коленях и тыкая в сторону Августа с монахами фальчионом, закрывал своим телом кто-то из латников Хансенса.
– В чем дело? – спокойно поинтересовался я, хотя сам уже все понял.
Чего тут непонятного? С тяжелоранеными – теми, кто уже не жилец, в наше время лекари поступают очень просто: безболезненно отправляют на тот свет. Но подобное, не всегда находит отклик у товарищей или родственников раненых, особенно у молодых рекрутов. Вот и здесь, похоже, тот же случай.
– Княже! – Латник обернулся и, не вставая, несколько раз поклонился мне. – Ивашка я, Трофимов сын. Милости прошу, княже! Петюньку забить хотят проклятущие, как же это так?
– Сир… – принялся объясняться Август.
– Пока помолчи. – Я присел рядом с латником. – А ты – говори.
– Княже! – продолжал надрываться тот. – Как же так, ить живой он еще?! Как можно?..
Я приподнял край попоны поверх раненого. Низ его живота был прикрыт окровавленными тряпками, а сам он находился в беспамятстве, но даже в бессознательном состоянии скрежетал зубами и стонал от боли. Н-да… все ясно. Проникающее в брюшину, скорее всего, поврежден мочевой пузырь. Шансов – нет.
Но для проформы поинтересовался у лекаря:
– Что с ним?
– Копейный удар в пах… – тихо ответил медикус. – Все разорвано внутри. Я приглушил боль настоем мака, но шансов никаких. А оказать милосердие не дает этот…
– Свободен, сам разберусь. – Я жестом отправил его и обернулся к латнику: – Кто он тебе?
– Дык погодок, вместе с малолетства! – обрадованно зачастил Иван. – Как брат мне. Всегда вместе, и к тебе на службу тож вместе записались. Как же можно, княже, живого еще человека забить? А сражался он хоробро, аки волк, вот правду молвлю. Оборони его, окажи милость…
– Обороню, а что дальше?
– Дык… – Латник растерялся. – Дык оклемается… можить…
– Уже не оклемается, Иван… – Я покачал головой. – К утру он умрет. Будешь сидеть рядом и наблюдать, как он мучается?
Латник понурился и смолчал.
– Ему сейчас больно, очень больно. Ты даже не можешь представить как, – не повышая голоса, продолжил я. – А через час станет еще хуже, даже настой перестанет помогать. Хочешь посмотреть, каково это? Ну что же, смотри.
– Княже… – Иван неожиданно ткнулся головой мне в плечо и разрыдался. – А что же делать, подскажи…
– Для таких случаев при мне всегда вот этот клинок. – Я одной рукой приобнял парня, а второй достал из ножен и показал ему мизерикорд. – Он называется «клинок милосердия» и предназначен для того, чтобы нести избавление от мук.
– Прости, княже, а приходилось тебе уже… – Иван оттер рукавом слезы и заглянул мне в глаза.
– Да, приходилось, и не раз. И я очень надеюсь, что, когда придет моя пора, – тот, кто будет рядом, поступит точно так же. Мы ратники, наша жизнь соседствует со смертью, но иногда, убивая, можно помогать. Держи…
– Я… я не могу… – отчаянно мотая головой, горячо зашептал Иван. – Грех, грех ведь…
– Это не грех, сынок. Это милосердие… – Я приставил острие клинка чуть повыше ключицы раненого. – Берись, сделаем это вместе.
Латник вздрогнул, словно ему вложили в руку змею, но сжал пальцами рукоятку.
– Чуть наклони… – Я положил руку поверх его ладони. – Осталось только нажать, вот так, сверху вниз.
– Ему… ему будет больно?
– Нет. Давай…
Кинжал с легким хрустом по гарду погрузился в тело раненого. Петр сильно дернулся, но сразу обмяк. На его уже мертвом лице расплылась блаженная улыбка.
– Вот видишь, сынок… – Я прижал к себе Ивана и взлохматил ему волосы на голове. – Все уже закончилось. И молись о том, чтобы, когда тебе придется умирать, рядом нашелся человек, который поможет тебе уйти. А теперь можешь поплакать, станет легче. И не стыдись, не надо, все плачут… абсолютно все…
Оставив латника возле трупа друга, встал и пошел к костру, возле которого сидели ближники. Немилосердно хотелось надраться до отключки.
Взял свою флягу, встряхнул ее и сразу отбросил в сторону:
– Вылакали все, стервецы?
– Дык а что там пить-то было, княже?.. – возмущенно вскинулся Ярославский и покачнулся.
Отто попытался удержать воеводу, но не справился и завалился вместе с ним. Хансенс полез им помогать, но запнулся и тоже рухнул.
– Тьфу, уроды… – беззлобно выругался я, отпихнул ногой бесчувственное тело улакавшегося вусмерть Педора, сел сам и заорал в темноту: – Август, мать твою, мигом сюда! Тащи спиритус, медицинская твоя душа…