— Тогда давайте сделаем все как можно скорее.
Врач полистал ежедневник:
— Утро пятницы вас устроит?
— Конечно, спасибо, доктор.
— Накануне примете вот эти таблетки и порошок, его нужно растворить в стакане воды.
— А как я должна буду вести себя после операции?
— У вас слегка повышено давление. Отдых на свежем воздухе пойдет вам на пользу. Думаю, недели, максимум — двух будет достаточно.
Сесиль шла по цветущей каштановой аллее. Заходящее солнце освещало озеро и горы. Она села на скамью у большого фонтана. Струи воды отклонялись под ветром и устремлялись ввысь. По небу цепочкой летели пять диких лебедей. В свой роскошный, стоящий в парке отель она вернулась с наступлением ночи, подошла к стойке за ключом, направилась к лифтам, но передумала.
— Я бы хотела позвонить в Париж. Долго придется ждать?
— Вам везет, мадемуазель, сегодня долго ждать не придется, — подчеркнуто любезно ответил портье.
— Одеон, двадцать семь пятьдесят три.
— Я соединю вас через пять минут.
Сесиль вошла в кабину, поставила сумку на стол. Зазвонил телефон, и она сняла трубку:
— Здравствуйте, могу я поговорить с Мишелем?
— Сейчас я его позову, — ответил юный голос.
Жюльетта постучала в комнату брата:
— Тебе звонят.
— Кто?
— Не знаю. Дама.
Мишель взял трубку:
— Слушаю вас…
— Это я… Как дела?
— Ну…
— У меня все хорошо.
— Ты дома?
— Я… на каникулах. Мне нужно было ненадолго уехать, понимаешь?
— Консьержка сказала, что ты отправилась к дяде.
— Да… Сначала… А потом решила повидать подругу. Окажи мне услугу, Мишель, мне больше некого попросить.
— Конечно.
— У тебя ведь есть ключи от моей квартиры, можешь сходить туда?
— Конечно.
— Возьмешь рукопись и пошлешь мне по почте. Она в спальне, в ящике письменного стола. Ключ в маленькой греческой вазе, на радиаторе. Я хочу продолжить работу, у меня сейчас есть время. Сделаешь?
— Само собой.
— Еще мне нужны книги, не хочется тратить лишние деньги. Записывай.
— Подожди, сейчас возьму ручку.
— «Путешественники на империале», «Богатые кварталы», «Орельен», «Нож в сердце», «Глаза Эльзы» Луи Арагона и «Духовные песни» Жана Расина. Они на этажерке. Сложи в коробку и отправь по почте. Сейчас продиктую адрес. Когда вернусь в Париж, сразу отдам деньги. Да, и захвати картотеку.
— Шутишь?
— Нет. Вообще-то, без «Путешественников» и «Богатых кварталов» я, пожалуй, обойдусь. Прочти их сам.
— Правда?
— Бери, что хочешь. Диктую адрес.
— Давай.
— Отправь посылку в… Эвиан, до востребования.
— Почему не на адрес подруги?
— Так удобней.
— Ладно. Какой это департамент?
— Кажется, Верхняя Савойя. Как дела в лицее?
— Мне нужно тебе кое-что сказать, Сесиль.
— Валяй.
— В общем…
— Не тяни.
— Пьер…
— Что — Пьер?
— Он… С ним…
— Что с ним?
— Он… Его убили.
— Что ты сказал?
— Пьер попал в засаду.
— Ну и?..
— Он умер, Сесиль.
— Замолчи, Мишель!
— Клянусь, это правда.
— Нет!
— Пять дней назад.
— Не может быть! Война закончилась!
— Пьер погиб, Сесиль.
У нее закружилась голова, жар бросился в лицо, стало трудно дышать. Она попыталась сделать глоток воздуха и потеряла сознание.
— Алло… Алло? Сесиль!.. Ответь мне! Что происходит? Сесиль! — надрывался Мишель, но на другом конце провода никого не было — трубка болталась на шнуре над полом.
20
Из всех членов клуба только Леонид и Грегориос остались несгибаемыми коммунистами. Леонид неуклонно поддерживал политику Хрущева, а потом и Брежнева, каждый день покупал «Правду» в киоске на углу Лафайетт и прочитывал ее от корки до корки. Он бежал с родины не по политическим мотивам, а из-за любви, не изменил своим убеждениям и очень этим гордился. Те, кого едва не перемололи жернова советской системы, ставили Леониду в вину его правоверность.
Как всегда бывало по средам, Имре и Владимир читали «Канар аншене», комментировали заголовки и очень веселились.
— Слыхали последний каламбур Жансона? — спросил Владимир. — Почему все генералы такие придурки?
Присутствующие начали предлагать варианты ответов — несуразные, экстравагантные, смешные, идиотские, — гадая, в кого направлена ядовитая стрела — в де Голля, Массю или Франко. В конце концов все сдались.
— Потому что их выбирают среди полковников!
Рассмеялись все, кроме Леонида. О своей жизни он рассказывал только мне, остальные его не слушали. Игорь говорил, что воспоминания о прошлом ввергают человека в меланхолию, которая, как всем известно, лучше всего лечится выпивкой. Таково неписаное правило. Нелегко подавить старые полустершиеся воспоминания, которые немедленно всплывают на поверхность, если ты слегка пьян, а гитарист играет блюз. Леонид не мог свалить вину на Кот-дю-рон — алкоголь на него не действовал.
— Ты достал нас своими дурацкими воспоминаниями! Найди женщину, настоящую, из плоти и крови, сделай ей ребенка, пока еще можешь! — кричал Владимир.
— А ты мог бы подумать о своих детях, прежде чем смываться из страны. Сегодня им наверняка нет дела до беглого папаши!
— Мы ведь договаривались, что будем говорить только о настоящем и будущем, — напомнил Вернер.
— Малыш задал вопрос.
— Он нам надоел, твой малыш, пусть лучше играет в настольный футбол! — буркнул Грегориос.