Клон

Дом не казался брошенным. Двери из обеих половин выходили во двор. Там нашлась поленница из аккуратно разобранных на доски зеленых ящиков, сложенная по-русски. За водой ходили вместе. Ручей оказался недалеко.

— Это что, Старков? — Я показал на колесо с желобом и ползунком.

— Это мельница. Вот это мельничный камень. Хоть туристов сюда вози на вертолете. Местечко на стыке эпох. В одной сарайке — аккумуляторы. В подполе третьего крайнего дома — стволы. Выстрелы к гранатометам, патроны.

— Что будем с этим делать?

— А ничего. У нас своя работа. Чаю сейчас выпьем, тушенки разогреем. И будем ждать вертушку.

Трапезу прервал зуммер в чемоданчике связи. Старков отошел с ним в сторону и долго говорил с информатором. Вернулся озабоченным, посмотрел на часы, доел тушенку, чай допил.

— Что-то не так, командир?

— Слушай приказ. Поднимайся на башню и работай по второму варианту. Все понял?

— Все. Только…

— Ты останешься на башне один.

— А ты?

— А я пойду вниз. Там моя работа.

— А моя?

Падая, я ничего не успел подумать. Да и причины своего падения просто не осознал. Старков ударил меня в челюсть аккуратно, несильно и так, чтобы я, падая, затылок свой не раскроил о камень. Большой мастер.

— Еще слово — и ударю по-настоящему. Сделаю инвалидом. Все понял?

— А зачем тебе инвалид в пути?

— А для тебя путь на этом закончится. Ты что, правда решил, что я из альтруизма тебя вывожу?

— Ничего я не решил. А из чего?

— Скажу потом. Попозже. Сейчас встать. Чехи идут.

Я встал.

Я должен был быть наблюдателем. Не более того. Наблюдателем и сообщником. Старков спустился вниз и восстановил девственную картину аула, какой она была до нашего появления. Поставил назад все растяжки, включая ту, которая охраняла башню. Но до этого мы оборудовали ему схрон на дальнем конце аула, у ручья. Если бы кто-то стоял рядом с его норой, то только шестым или девятым чувством смог бы понять, что под его ногами человек. Под поленницей вырыли ячейку в полроста. Дальше пошел камень. Землю вынесли так, чтобы ни молекулы не осталось вокруг, сверху настил, прикрытый дерном, филигранно пригнанным, чтобы, если дрова разобрать, ничего не заметить. Дрова здесь — предмет роскоши и гордости. Ими дорожат. Поэтому палить летом все не станут. Если только не будет большого праздника. Но нет рядом баранов для трапезы.

Старков видел меня на башне отчетливо. У него бинокль. И сколько пальцев на моей руке видел. Сколько пальцев, столько и чеченов. Мне оптику использовать нельзя. Блик дает. Стало быть, надо не оплошать. Всех увидеть вовремя и сосчитать правильно. Наблюдение вести сквозь щель в кладке. Не высовываться. Бандитов нужно впустить в аул, а дальше — как карта ляжет. Если же устроить «брестскую крепость» и сбить их на подъеме, нам все равно конец. Эти уйдут, но появятся другие, или русский вертолет, командир которого выполнит приказ, искренне считая, что упаковывает чехов. А уйти отсюда и некуда. До Тбилиси далеко, до СПб — еще дальше.

У меня автомат, два рожка, гранаты. Старков долго экзаменовал меня, перед тем как улечься на позицию, обижая и глумясь, пока еще раз не убедился, что я усвоил простейшие навыки обращения с оружием. Башня им сейчас ни к чему. Запрут снова вход на тропу растяжками и будут отдыхать. Но, если кто-то решит подняться наверх, опять плохо. От меня требуется оттянуть максимально огневой контакт. С тем чтобы по максимуму группа втянулась в аул. И тогда уже Старков из своей долговременной огневой точки ведет огонь из всех видов оружия. Смотря по обстоятельствам. Я же просто должен держаться, пока он или они не откроют крышку на смотровую площадку, и стрелять, не раздумывая. До этого я только на военных сборах расстрелял полрожка. Гранату бросал деревянную. В окопчик контрольный. Когда нас бронетранспортером обкатывали.

…Плавный ход моих размышлений наконец оказался прерван. На выходе из расщелины показались чечены.

Первым шел, наверное, разведчик. Он протопал метров сто по тропе, и только тогда показался второй. Он присел на корточки, положил автомат на колени. Оба в камуфляже, бородатые, с вещмешками, в ремнях. Шли молча. Наконец первый начал подъем, второй поднялся, занял место внизу, а в зоне моей видимости показался третий. Теперь он присел, прикрывая спины авангарду.

Я повернулся и показал во внутреннюю бойницу Старкову три пальца. Пока три. Потом снова вернулся к наблюдению. А страшно мне стало тогда, когда тот, первый, показался на площадке, голова его черная возникла, он снял растяжки и вошел в аул, сказав что-то по рации. И это был не чеченский язык. Значит, араб. А может, сволочь из талибов. Я-то почем знаю, что я, лингвист?