КЛОДЕТ СОРЕЛЬ

Сами посудите, а что было делать? Эти двое совершенно разбиты, растеряны, сами ничего не могут. У Mama бесконечные мигрени и высокое кровяное давление, надеюсь, доктор Боткин поедет с нами, одной мне не справиться, я ж даже курсы сестер милосердия не окончила, как Татьяна и Ольга. Маленькая была. Papa все время занят своими мыслями, переживает, мучается, такое ощущение, что он живет не в этом мире, а в каком-то другом, нереальном. Должен же быть рядом с ними хоть один разумный человек, правда? И кто это у нас самый разумный? Ольга и Татьяна, которые будут беспрестанно рыдать вместе с Mama? Швыбзик, за которой самой нужен глаз да глаз? Какой остается выбор? Естественно, этот выбор - добрый толстый Тютя, кто же еще. Иными словами, бывшая Великая Княжна, бывшее Ее Императорское Высочество, бывший полковник 9 драгунского Казанского полка, как всегда сделала шаг вперед, взяв на себя самое трудное.

 

Я не знаю, они нарочно это сделали, но мы не только выехали в самое сонное время – половина четвертого утра! Мы еще ехали в ужасных кошевах – такие возки без рессор, даже не возки, а какие-то корзины, в которые успели накидать немного соломы, да и то только нам с Mama. Трясло на зимней дороге так, что доктор Боткин буквально кричал от боли в почках - у него сделалась колика. Mama постоянно держалась за виски с страдальческим выражением лица, которое меня вскоре начало неимоверно раздражать. Наверное, я все-таки дурной человек, если вместо сочувствия испытываю только раздражение. Бедная моя мама!

Тьфу, как неискренне у меня это вышло! Разве я не вызвалась помогать своим несчастным родителям? Терпите, Мария Николаевна!

 

У реки Тобол Яковлев сделал знак остановиться. Конные, что его сопровождали на лошадях с заиндевевшими мордами, спешились, разминая ноги. Вылезла и я, пройтись. У ближайшей к нам коняги гулко екала селезенка, я стала ее гладить по нежной коже на морде, а она время от времени фыркала, осыпая меня ледяными брызгами. Брюхо у нее заиндевело, покрылось белым пушком, а особо крупные льдинки ужасно хотелось оторвать. Еле удержалась.

Яковлев спустился к реке, потопал по льду ногой, обутой в бурку. Прошелся немного туда-сюда, задумался.

Папа тоже вышел из возка, в котором ехал вместе с комиссаром, хотел закурить, но тут обнаружил, что от тряски из папирос высыпался табак.

- Василий Васильевич, - обратился он к комиссару. – Не угостите папиросой?

Тот, ни слова не говоря, протянул папе портсигар. Судя по запаху, курил он какую-то гадость.

- Вроде пройдем, - пробормотал он, поправляя кобуру с огромным пистолетом на боку. К нему подошли бойцы его отряда, с которым он приехал. Я не написала, что их был целый отряд? Забыла, наверное.

Они о чем-то совещались, время от времени тревожно поглядывая на деревню верстах в четырех-пяти от нас. Потом комиссар подошел к Papa.

- Надо торопиться, - сказал он.- Не сегодня-завтра лед сойдет.

И, развернувшись, решительно ступил на заснеженную гладь реки.

Мы вышли из этих треклятых кошев и двинулись вслед за ним.

 

Яковлев шел довольно уверенно, хотя под тяжестью его тела лед проседал, угрожающе скрипел, на и без того скользкой поверхности поднималась вода. Я сразу промочила свои ботики, ногам стало холодно, нестерпимо холодно. «Не подхватить бы воспаление легких», - испуганно подумалось мне, но какой у меня был выход? Уповать на Господа и молиться о спасении душ наших.

Всадники вели лошадей в поводу, возки ехали за нами. Вокруг все скрипело и качалось под ногами. Сердце время от времени, когда скрип становился особенно сильным, ухало куда-то совсем вниз. Провалиться я не боялась – если уж лошадей лед выдерживал, то и мои лишние фунты выдержит. Только все равно было страшно.

Тем более, что стало по-зимнему быстро темнеть, а из расположенной неподалеку деревни выбежало несколько человек, что-то закричали, показывая на нас, какие-то конные бросились было в нашу сторону. Но Яковлев благоразумно оставил на том берегу часть своих людей, увидев которых конные сразу передумали и повернули обратно.

Любопытно, конечно, что же это такое там происходит, однако спрашивать комиссара я не собиралась. Еще чего не хватало.

Яковлев сам сказал:

- Уральцы. Обещали нам засаду устроить. А мы их опередили. Я ж говорил: чем раньше выедем, тем безопасней.

 

Река казалась бесконечной – а так, со стороны, и не скажешь, вроде не широкая. Но когда ступили на противоположный берег, все облегченно выдохнули - на суше как-то уверенней. В общем, моряком бы я стать не смогла. Разве только ходить с ними под ручку. Хотя на «Штандарте» ничего подобного не испытывала, но, может, просто маленькая была, не понимала опасности?

А потом уже спокойно, без приключений дотряслись до Тюмени. Думали, что страдания наши закончились и самая трудная часть пути уже позади. Но самое трудное только начиналось.

 

 

ДОМ НА ОСТОЖЕНКЕ-2. МОСКВА. СЕНТЯБРЬ 1934 Г.

 

- Не про Анастасию речь! – строго сказал старший. – Ты объясни товарищам, если ты в Москву царя вез, то какого хрена на Омск двинул, а? К Колчаку?