Ключи судьбы

Величана послушала совета: раздобыв все нужное, отнесла к Мокошиному идолу. Пусть мать всего живого позаботится о Горяне и ее чаде, а тем самым подарит ей, Величане, хотя бы надежду на свободу и кусочек счастья. Ведь она не первая: сестра княгини, Ута, была вдовой ловацкого князя и вышла за Мистину – воеводского сына; Предслава, вдова деревского князя, вышла и вовсе за Мистининого оружника, кормильца его сыновей. Величана готова была благословлять судьбу, отнявшую у нее плеснецкий стол, если взамен Эльга даст ей того мужа, которого хочется. Глядя на высокий липовый идол Мокоши, уже украшенный первыми венками из колосьев после зажинок, Величана, забыв о Горяне, молила о помощи небесную госпожу всех земных очагов.

Стараясь заслужить благосклонность Эльги, Величана усердно занималась хозяйством: решала, что готовить челяди, а что оружникам, присматривала, как служанки мелют и просеивают муку, толкут крупу, снимают сливки и сбивают масло. Вроде бы все шло хорошо, и без настоящей хозяйки столы в гриднице выглядели не хуже обычного. И особенно она обрадовалась, обнаружив среди оружников Люта. Он разговаривал с парнями, и она не могла обратиться к нему на виду у всех; лишь раз, проходя мимо, он быстро подмигнул ей обоими глазами, будто говоря: рад тебя видеть. И Величана ушла в поварню, сжимая губы, чтобы не улыбаться во всю ширину рта, унося как драгоценность память об этом знаке приязни.

Но Лют явился не просто так и не для того, чтобы переглядываться с Величаной. С ним пришли две сотни его и воеводских оружников: часть расположились на дворе княгини, часть несли дозор на Святой горе и у ворот городца.

– Зачем это? – спросила она у Держаны.

– Отец велел, – без обычных улыбок ответила та. – Летошный год Прияна – она тогда княгиней молодой была – мертвое дитя принесла, так был здесь шум великий, даже младшая чадь поднялась, кляли Господа Иисуса, и святых, и княгиню за то, что крестилась… – Держана понизила голос и почти шептала. – Кричали, что навьи греческие испортили княгиню и старую, и молодую, хотели иконы святые в Днепр покидать. Едва побоища не вышло. Не дай бог, с Горяной то же будет – тогда крови не миновать. И церковь разнесут по бревнышку, да и людей… Кирие элейсон![34] Княгиня велела Ригору, как молебен отслужит, на двор сюда идти, да тот сказал, не пойду, приму мученическую смерть, но не убоюсь… Он-то не убоится. Но случись такое опять – изгонят и Ригора, и крещеных… как бы не убили. Было же… давно, я едва родилась. Был какой-то папас[35]… не грек, а с Варяжского моря… Ходил слух, будто он кровь пьет у людей, нам матушка рассказывала, его убили у Предслава на дворе, и тогда Олега свергли и Ингвара князем нарекли. Не дай бог опять такого…

Величана слушала, прижимая руки к груди. Совсем недавно, этим летом – а казалось, целую жизнь назад, – она в Плеснеске ждала прихода киевской рати и боялась для себя и города всяких бед. Но и у киевских князей, сломавших ее прежнюю жизнь, хватало своих невзгод и тревог. Поневоле потянешься к тому царствию небесному, о коем любит рассказывать Олег Предславич – тому миру духовному, где всегда тишь, любовь и блаженство. И который можно носить с собой в сердце, ожидая того срока, когда Господь возьмет тебя в свет невечерний уже навеки…

С приходом темноты Мистина отозвал оружников: что бы ни случилось за ночь, Киев узнает об этом лишь утром. Величана стояла у княгининого крыльца, глядя, как они уходят; иные, знакомые по пути с Волыни, оборачивались и слегка кланялись ей.

Лют вышел из гридницы и направился к своему коню, но поднял глаза и увидел Величану. У нее замерло сердце; он помедлил, потом отдал повод назад отроку и направился к ней через двор. Все его снаряжение было у оружничьего, лишь знакомый Величане «корляг» с серебром и медью в рукояти висел на плечевом ремне, поверх зеленого кафтана. Уже темнело, челядь прибиралась в гриднице после ужина, во дворе было почти пусто.

– Вот у нас как бывает, – Лют улыбнулся и снова подмигнул, желая ее подбодрить, – будто не молодуха рожает, а печенег под горой стоит. Не бойся. Коли и случится что, на Святую гору мы никого не допустим. Хоть у нас не те стены каменные, что в Плеснеске, однако мой брат говорит: не нужны тому стены, у кого есть мечи дружины верной.

– Я не боюсь, – просто ответила Величана.

Когда Лют стоял возле нее и говорил с ней, никакие тревоги не могли пробиться к ее душе. Ничто другое во всем свете не имело значения.

– Княгиня боится, что Горяна помрет… – начал Лют. Звенящая плеть с серебряными колечками в рукояти подрагивала в его руке и слегка била по полам кафтана. – Бабы говорят, она весь срок свой твердила, что умрет…

– Бывает, и умирают. – Величана склонила голову к плечу. – У моего старшего брата, Чтислава, первая жена первыми же родами умерла. А матери сестра меньшая – девятыми, она не молода тогда уже была. Да и я…