Ключи судьбы

– В Киеве. И Добрыню видел. С Малушей говорил немало. Славная дева у нас растет: умная, неробкая. Чести рода верная. Не простят нам деды, если мы ее такую в рабах у Ольги оставим. У тех, кто ее обездолил, родню сгубил, всего наследия лишил. И если ты, ее дед родной, не поможешь…

– Но я и так ее не покидаю! Как бывают мои люди в Киеве, всегда подарки ей посылаю, велю спрашивать, не терпит ли нужды какой…

– Нужды! В рабах живя, нужды она не терпит. Сыта, здорова, одета. Да не в том ее доля! Она родом самой Ольги выше, а в служанках прозябает, умываться ей подает! В том ее истинная доля, чтобы самой на княжьем столе сидеть! Я – ее отец, я свой стол потерял, тебе он достался. Но пусть так. На то, знать, божья воля. Но пусть я сам сдохну, как пес, лишь бы дочери моей или сыну досталось их истинная доля.

– Но чем тут помочь?

Олег Предславич, князь, вождь хорошей дружины, в тревожной растерянности смотрел на изувеченного бродягу. А тот, все имение свое носивший в котомке, решимостью был куда богаче его.

– Ты для чего ныне в Киев едешь?

– От Святослава к матери его с делами.

– Слыхал я про ваши дела. Еще в Киеве весной все войны ждали. Я к Етону плеснецкому пробирался, да вот тебя повстречал. Сказали люди в Мухаревой веси, что сам князь мимо них проезжал с дружиной, из Плеснеска путь держит. Я и понял: сами боги тебя ко мне навстречу послали…

– Жма! – вдруг донесло от соседнего костра.

Лют переменился в лице, хлопнул себя по колену, вскочил и устремился к собеседникам.

– Это ж Володислав деревский! – воскликнул он, обращаясь к Олегу, но глядя на одноглазого. – Маломиров братанич! Он весной в Киеве был! Повадился к Эльге на двор лазить, Мистина видел его там. Сразу не узнал, а потом вспомнил! Отвечай – ты?

Он придвинулся к одноглазому, будто готов был его схватить.

– Видишь! – Тот попятился и глянул на Олега. – И этот меня признал. По имени назвать не побоялся.

– Да я тебе шею свернуть не побоюсь! Это же он! – Лют тоже глянул на Олега.

Сам он много раз видел Володислава в Искоростене в свои отроческие годы, когда жил там со Свенельдом. Ему не пришло бы в голову искать давнего знакомца, к тому же считавшегося мертвым, в этом человеке со шрамом от брови до бороды, но он хорошо помнил, как весной его пытался разыскать Мистина. И напрасно.

– Откуда ж ты вылез, йотуна мать?

– Из тех же ворот, что и весь народ! – Володислав ухмыльнулся своей страшноватой пастью. – А ты на меня не наскакивай, удалой! Здесь вот кто господин. – Он указал на Олега. – От беззакония он меня оградит, видит Бог!

– Лют, оставь его! – Олег встал, шагнул вперед, пытаясь встать между ними, но Лют сместился, чтобы не терять Володислава из виду. – Он же родич мой!

– Родич! Навь пернатый ему родич! Ему на свете жить уже девять лет как не положено!

– А ты мне суд? – Володислав стоял почти спокойно, хотя никакого оружия при нем не было и как боец он Люту, с его точеными, налитыми силой плечами был не в версту даже в лучшие свои годы. – Из-за вас, руси, нам на своей же земле уже жить нет позволения?

– Тебе?

Лют сейчас понимал одно: перед ним въяве стоит кровный враг Эльги и Святослава, а их врагов он, как сын Свенельда, с детства привык считать своими. Было чувство, будто ему посчастливилось настичь ядовитую гадину, которую нужно во что бы то ни стало раздавить. Но на этой земле господином был Олег, только ему принадлежало право судить и решать.

– Связать его и в Киев доставить! – Лют требовательно глянул на Олега. – Его весной искали, да он улизнул, распятнай тя в глаз!

– Не там искали! – засмеялся Володислав. – А здесь не твоя власть и не брата твоего.

– Олег, вели своим… – Не сводя глаз с Володислава, Лют кивнул на деревских гридей.

Те уже стояли вокруг них почти вплотную, потрясенными глазами наблюдая за ходом беседы живых с мертвым. Кияне помнили тот шум весной, когда Мистина рассылал конные разъезды по всем дорогам, приказал обшарить весь Киев до последнего оврага, пытаясь отыскать щуплого мужичка средних лет с заметным шрамом через все лицо. Деревские же гриди о том случае не знали и теперь не могли поверить себе: в облике бродячего калеки перед ними стоял их же бывший князь, которого девять лет как считали мертвым.

И это меняло так много всего, что было не охватить умом.

Лют видел это недоверчивое потрясение на их лицах. Голос осторожности в душе сказал: стой! Олеговы гриди приносили клятву верности русскому роду, и древлян среди них меньше половины, но как знать, чью сторону они примут, если их заставить выбирать сейчас?

– Олег! – сдерживая гневный напор, но со всей возможной убедительностью продолжал Лют. – Если ты дашь ему уйти – как ты будешь перед князем… перед Святославом отвечать? Это убийца его отца. Ты, родич Эльги, дашь уйти убийце ее мужа?

– Эльга уже нашла свою месть, – Олег покачал головой. – Стократную… тысячекратную. За мужа и два десятка его гридей она землю Деревскую опустошила. Мечами вспахала, кровью полила, костьми засеяла…

– Ты сам знаешь, что вышло бы, не сделай она этого. И что выйдет, если этот человек уйдет.