– Ты имеешь в виду, когда ты уничтожишь Архив, так, Оуэн? Ветку за веткой, полку за полкой? Ты знаешь, что я тебе этого не позволю.
– А что, если я скажу тебе, что мне и не придется этого делать? Что Архив останется, и ты сможешь там работать и дальше, если захочешь? Только больше никаких секретов. За это стоит бороться?
– Ты лжешь, – прошептала я. – Ты просто говоришь мне то, что мне хочется слышать.
– Я говорю правду, – вздохнул Оуэн. – А то, что тебе хочется это слышать, означает, что ты должна слушать.
Но как я могла слушать? То, что он говорил было чистым безумием. Да, я мечтала об этом, но эта мечта губительна, словно яд. Я наблюдала, как Оуэн подошел и выключил радио.
– Уже поздно, – сказал он. – Подумай о моих словах, Маккензи. Переспи с этой мыслью. Если ты все же захочешь бороться со мной, начнешь утром. И если я буду милостив, то убью тебя прежде, чем Архив уничтожит твою личность – частицу за частицей.
Затем Оуэн пошел к двери, хотя в ночных кошмарах он никогда не уходил. У порога спальни он остановился. Повернувшись, вытащил из-под воротника ключ деда и протянул мне. Ключ свисал с его пальцев точно обещание. Или ловушка.
– Это в качестве доказательства, – произнес он, – что я реален.
Внутри меня все напряглось, когда холодный металл коснулся моей ладони, я с ужасом осознала, что все это происходит на самом деле. Я накинула шнурок через голову, почувствовав на груди тяжесть ключа. Теперь, когда он снова был у меня, возникло ощущение, что хотя бы в крохотной частичке этого мира все так, как и должно быть. Оуэн развернулся и молча вышел из комнаты.
Я проследовала за ним, глядя, как он прокрался мимо тускло освещенной гостиной и выскользнул из квартиры в ярко-желтый свет холла. За спиной раздался стук, я оглянулась и увидела папу, спящего в угловом кресле, а рядом с ним на полу лежала книга. Даже во сне его лицо омрачала тревога. Опустившись на колени, я подобрала книгу и невольно подумала, что было бы, расскажи я родителям всю правду о причине моих ночных кошмаров, о том, где я пропадаю и откуда у меня шрамы, почему меня передергивает от их прикосновений.
Больше всего я злилась на Оуэна за то, что он заронил эту мысль, тогда как этого просто не может быть. Мир не может существовать без лжи и тайн. Однако когда я положила книгу отца на стол и накинула одеяло ему на плечи, я вдруг подумала: а что если…?
Я не помнила, как уснула: только что лежала и смотрела на дверь, а в следующую минуту зазвонил будильник. Я должна была бы испытать облегчение оттого, что мне ничего не снилось. Да мне и стало легче, я даже обрадовалась, но буквально на миг, пока не вспомнила Оуэна. Мой ночной кошмар теперь был со мной наяву.
Ключ деда врезался в кожу, и я нехотя сняла его и сунула в верхний ящик столика у кровати. Кольцо так и лежало на подоконнике, но надеть его у меня не хватало мужества, раз в нем я не видела Оуэна. Поэтому я вдела в него цепочку и повесила себе на шею, спрятав под воротник форменной рубашки. Долгий мне предстоял день без кольца и его защиты.
В моем списке все так же оставалось три имени – уж не знаю, благодарить ли мне за это Роланда. Однако искушать судьбу не стоило, особенно теперь, когда я знала, что Отряд не причастен, а скоро и Агата это узнает и поймет, что ее поиски прошли впустую. Предплечье все еще болело, но порезы на ладони почти зажили. Я выбросила бинты, попробовала согнуть и разогнуть пальцы. Запястье еще ныло после вчерашней схватки с Оуэном, но в целом я чувствовала себя вполне сносно.
Мама на кухне ругалась из-за ключей, которые куда-то запропастились, а по телевизору в это время как раз передавали новости. Я слушала диктора, ожидая, что происшествие в Гайд Скул станет главным событием, но о нем даже не упомянули. Я могла лишь предположить, что место преступления все еще не обнаружили. Что со вчерашнего дня никто не заходил на разгромленный склад и не видел пятен крови.
Мама искала пропажу под газетами, в кошельке, в ящике для ключей. Но я знала, что она ничего не найдет, потому что сама их спрятала в морозильнике под пакетом с замороженным зеленым горошком.
– Не нужно меня везти, – сказала я. – Правда. Позволь мне поехать самой.
– Это не обсуждается, – отрезала она и чуть не опрокинула чашку с кофе, разгребая бардак на столе.
– Я знаю, ты мне не доверяешь…
– Это не так, – возразила она. – Просто не хочу, чтобы ты ехала на велосипеде, пока твоя рука не заживет.
Вот тут-то я ее и поймала. Леска. Грузило. Крючок.
– Ты права, поеду на автобусе.
Мама прекратила поиски и выпрямилась.
– Ты же ненавидишь автобусы, – напомнила она. – Ты всегда их называла тесными коробками, полными микробов и грязи.
– Ну, – вздохнула я, закидывая сумку на плечо, – вся жизнь – сплошной бардак. И остановка всего в квартале от школы.
По правде говоря, я понятия не имела, далеко ли от школы остановка. Из-под стопки газет, которую она перебирала, выпал мамин телефон.
– Прекрасно, – сдалась она. – Прекрасно, только будь осторожна.
– Непременно, – заверила я, уходя.