Ключи от Стамбула

Игнатьев тяжело вздохнул и, перекрестившись на образ Николая Угодника, молитвенно попросил его утишить бурю и спасти людей, пребывающих в бедствии. Чувствовал он себя худо. Посольство уже пятнадцать дней оставался без писем. Прошлый раз «Таврида», пробившаяся через лёд, привезла сразу три почты. На следующий день капитан повёл её назад в Одессу, решив добраться на «авось». Николай Павлович, с тревогой проводивший пароход со своими срочными депешами, пришёл к неутешительному выводу: почтовое сообщение из рук вон плохое! Последняя телеграмма от Горчакова добиралась до него ровно две недели — четырнадцать дней. Его дипломатическая связь с Петербургом не шла ни в какое сравнение со связью других посланников со своими правительствами. Посол её величества королевы Англии сэр Генри Эллиот получал ответы на свои запросы на второй, много на третий день, а Игнатьев, случалось, на двадцать шестой. Впрочем, Горчаков уже привык к тому, что Игнатьев не беспокоит его лишними вопросами и действует по искре разумения. «Ладно! — подумал Николай Павлович, усаживаясь за рабочий стол. — Будет, что будет, а будет, что Бог даст!» К этой мудрой поговорке он нередко прибегал в Китае, где опасность подстерегала его на каждом шагу, а задача перед ним стояла ничуть не легче той, что стоит теперь в Константинополе: вот почему он вспоминал её с особым оптимистическим чувством. После десяти лет пребывания Константинополе и увеличения семейства он стал замечать в себе большую перемену. Хотя затруднительные обстоятельства, хитросплетения противников и различные препоны по-прежнему оживляли его, придавали свежесть голове и стойкое желание бороться, но неприятности, ожидаемые из Петербурга, отбивали прежнюю охоту к службе. Они словно напоминали ему, что новый директор Азиатского департамента, его бывший сослуживец и преемник Стремоухов, старший советник МИДа барон Жомини и им подобные, вроде того же Новикова, уже вдоволь насовали палок ему в колёса, с избытком заготовили крючков. Расчёт у этой шайки прост: лишить Игнатьева уверенности в своих силах и подвести к тому, чтоб он наделал немало ошибок. Складывалось впечатление, что люди преднамеренно творят подлости, так как замечено, что нечестивцы живут долго. Но, с другой стороны, здравый смысл подсказывает, что опираться нужно на терпение, да ещё на евангельскую заповедь: «Кому много дано, с того много и спросится». Посланнику России крайне важно помнить и не забывать об этом. В основе мудрости лежит смирение. Смирение стрелы на тетиве. Как говорил ему китайский монах Бао? «Правильно оперить стрелу, значит, облегчить ей путь, а правильно заострить наконечник, значит, уверовать в свою способность поражать цель». А если человеку удаётся изменить своё мировоззрение, улучшить образ человеческого существования, он приближается к бессмертию. Конечно, если человек пытается превзойти самого себя, это у многих возникает вопрос: а что он этим хочет сказать? Уж не утвердить ли своё превосходство над ними? Не зря у людей с ярко выраженным честолюбием и чувством собственного достоинства так много явных и тайных противников. Завистников и очернителей. Ложь и правда, реальность и вымысел всю жизнь идут бок о бок, локоть к локтю, и ссорятся между собой, и мирятся, но, в основном, враждуют. Люто и непримиримо. Вот почему каждую свою встречу с Абдул-Азисом, каждый диалог с ним Игнатьев выстраивал так, чтобы отчётливо просматривалось прошлое двух великих империй — России и Турции — и предвосхищалось будущее их добрососедство. А чтобы оно состоялось, надо ощущать его сегодня, надо приступать к нему, как приступают к делу чести, к храмовой службе и подвигу. Но кто бы только знал, как трудно, как неимоверно тяжко сочетать учтивость и отвагу! Кто бы только знал?! А спорить с иностранными послами? Призывать их видеть то, на что они привыкли закрывать глаза? Взывать к их разуму, к их совести, к их вере? Попробуйте повесить кошку, и вы скоро поймёте, что легче размозжить ей голову, нежели добиться своего.

За окном бушевал ветер, на душе было скверно, хмурые мысли сбивались и путались. Он чувствовал, что оставаться в Константинополе более не может. Будет проситься в отставку. «Местом я не дорожу», — уговаривал он сам себя и, чем больше уговаривал, тем больше понимал, что оставлять службу он просто не имеет права. Ведь он уже так много сделал для поднятия престижа русского посольства! Так хорошо продвинулся в реализации своей дипломатической программы! Оттого, наверное, и обидно, что в Министерстве этого не замечают, продолжают злословить в его адрес и обзывают «чародеем». Нет, мерзостей он не потерпит! Пусть другого дурака поищут. Лучше в Сибири голодать, чем здесь клеветой объедаться.