Ключи от Стамбула

Николай Павлович прочёл текст телеграммы и недоумённо хмыкнул. «Странно, что канцлер России так озаботился будущей служебной карьерой графа Андраши, испугавшись его отставки». Игнатьев же, напротив, всей душою этого хотел, лишь бы Россия не угодила в расставленные венгром силки и обошлась без конференций. Мало того, отставка Андраши совершенно не касалась российского МИДа. Самый удобный случай сказать: «Скатертью дорога!» Спрятав телеграмму в свой портфель и собирая саквояж в дорогу, Николай Павлович не мог отделаться от ощущения гадливости после прочтения депеши Горчакова. «Несчастная Россия! — думал он. — Тебя всё время предают временщики. — На глазах едва не выступили слёзы. Спрашивалось, почему Россия, пролившая кровь сотни тысяч своих прекраснейших сынов, издержавшая сотни и сотни миллионов рублей, воевавшая в одиночку, должна была теперь выжидательно заглядывать в глаза Европе и гадать, что та изволит сказать по случаю поражения Турции и в виду военного успеха России? Если всегда и во всём быть слепым исполнителем чужой воли, войти в роль вечного угодника мифически миролюбивой Европы, то тогда и вовсе не стоило начинать войну! Испытывая нравственное отвращение и к злобно-требовательному графу Андраши, и к легкомысленно-уступчивому князю Горчакову, Игнатьев с негодованием задавался вопросом: почему Россия не имеет права заключить договор с Портой «с глазу на глаз», когда Бисмарк все свои вопросы решал самостоятельно, с явным нарушением постановлений Венского конгресса? Так было и в 1866 году, и в 1871! Малодушие нашей внешней политики, постоянное заискивание и пресмыкание Горчакова перед европейским ареопагом делали понятным тютчевский сарказм: «Как же называют человека, который не сознаёт своей личности? Его называют кретином. Так вот сей кретин это наша политика».

Глава XXVIII

Двадцать второго января Николай Павлович заплатил за проживание в гостинице, сдал портье ключи и вместе с Александром Константиновичем Базили выехал из Бухареста. Вслед за ними должны были ехать Щербачёв и Вурцель, чиновники МИДа. Сначала Игнатьев и Базили ехали по железной дороге, затем в экипаже до главной квартиры великого князя Алексея Александровича, командовавшего нашими судами на Дунае. В это время на Дунае начался ледоход. Переправиться на другой берег против Брестовца, где стояла главная квартира наследника цесаревича, не представлялось возможным. Николай Павлович не знал, что ему делать? появилась мысль вернуться в Одессу и сесть на пароход, но он отказался от неё, так как железная дорога была забита поездами. Чтобы скорее добраться до Андрианополя, где уже находился главнокомандующий, Игнатьев рискнул перевалить Балканы.

Алексей Александрович помог Игнатьеву и Базили во время ледохода перебраться через реку на гребном судне. На другом берегу их ждала коляска, высланная по приказу цесаревича. В ней они быстро домчались до Брестовца, где была ставка наследника, командовавшего войсками восточного крыла армии, расположенными между Рущуком, Шумлою и рекой Янтрою с её скалистою долиной и своенравно извилистым руслом.

Великий князь Александр Александрович пригласил своих гостей к столу, расспросил о петербургских новостях, а затем уединился с Игнатьевым у себя в кабинете и по секрету сообщил о заключённом в Андрианополе перемирии.

— Теперь мы с турками друзья, — иронично усмехнулся цесаревич.

Для Игнатьева это было полной неожиданностью. Он непроизвольно зажмурился и даже потряс головой, точно ослеплённый молнией, сверкнувшей слишком близко.

— Плохо дело, ваше высочество, исправить его будет чрезвычайно трудно, — сокрушённо сказал Николай Павлович, поймав себя на мысли, что дипломатия канцлера напоминает даму, которая, поддаваясь обольщению, сама пыталась обольстить и… увлеклась, обольщая.

— Меня самого это перемирие выбило из колеи, — признался Александр Александрович, отношения которого с главнокомандующим всё более и более портились. — Мои войска уже взяли Базарджик, заняли окрестности Эски-Джумы и Разграда. По донесению командира 13-го корпуса князя Дондукова-Корсакова Шумлу можно было взять без боя, а теперь дядя потребовал, чтобы я отвёл свои войска назад. Мало того, отходя, как мне велено, от Брестовца вёрст на тридцать, я вынужден буду возвратить туркам уже освобождённые болгарами селения, принявшие нас как своих избавителей, — он огорчённо вздохнул.

Незнание причин, повлиявших на подписание перемирия с противником, сознание того, что события исторической важности получили совершенно иной поворот, крайне озадачили Игнатьева. Его величественный план по вводу русских войск в турецкую столицу, переброске нескольких армейских корпусов на азиатский берег Босфора и Дарданелл, план овладения ключами от Стамбула, которые позволили бы диктовать свои условия не только султану, но и Англии с Австро-Венгрией, оказывался неисполнимым. Он рухнул, как воздушный замок, а на развалинах воздушных замков, как известно, восседает меланхолия.