Ключи от Стамбула

Тринадцатого января, попрощавшись с родителями и отправив телеграмму жене, Игнатьев выехал из Петербурга. Весь день мела метель, а к ночи поднялась пурга. Железный путь был занесён снегами так, что поезд пробивался до границы пять суток, и лишь утром девятнадцатого января прибыл в Бухарест. И все эти пять суток Николай Павлович думал об одном: «Только бы великий князь занял Галлиполи! Только бы успел! Это единственный шанс не допустить англичан до активного вмешательства в наши дела. Нельзя пропускать их через Дарданеллы, это главное. Конечно, у нас нет не только черноморского флота, но и осадных орудий, оставшихся в районе Плевны, но, ни англичане, ни турки об этом не знают. Следовательно, — убеждал он мысленно главнокомандующего, а заодно и себя, — стоит нашим войскам занять Галлиполи, как англичане призадумаются и опешат. А их заминка — наша удача. Дальше видно будет, что загадывать! Будущее всегда темно. Возможно, что в Стамбуле произойдёт революция, верх одержат «младотурки», и тогда европейцам поневоле придётся решать эту проблему. Как залог успеха, надо иметь в своих руках два стратегических пункта: Стамбул и Галлиполи. Поворотный момент наступил. Или теперь, или никогда! Россия станет мировой державой! А промедлит, выпустит из рук свой исторический шанс — покатится русский народ в ту яму, которую копают либералы. Такие упущения даром не проходят».

Хаос на железных дорог поразил его своим размахом. Станции были загромождены вагонами с овчинными полушубками и понтонами для армии, в то время, как солдаты, нуждавшиеся в зимней одежде при переходе через Балканы и преодолевшие их ценою огромных потерь, грелись теперь на южном солнце. Румынские прохвосты нагло расхищали армейское добро и провиант. Но настоящая беда была не в этом. Положение дел русской армии усугубило то, что девятнадцатого января, в тот самый день, когда Игнатьев ступил на перрон Бухареста, в Андрианополе великий князь Николай Николаевич подписал перемирие. Проведённая демаркационная линия остановила наши войска в двух переходах от Стамбула. Шумла, Булаир и Босфор стали недосягаемы. Ситуация переменилось в одночасье. Но Игнатьев этого не знал, да и не мог пока знать. Он вручил Карлу Румынскому письмо государя и отбил телеграмму Нелидову: «Доложите великому князю, что встретил здесь большие затруднения по вопросу о Бессарабии, задержавшие меня на два дня. Сообщите мне в Тырново о положении дела и переговорах с турками… Еду завтра. До скорого свидания». Телеграфировал и канцлеру, сообщив ему о том, что разговор с правителем Румынии был неприятно тяжёлым. Карлу I хотелось сохранить в глазах румын своё достоинство. Уступку части Бессарабии он надеялся восполнить десятком приграничных сёл России, населённых молдаванами. Николай Павлович категорически отверг исправление русской границы. Таким же нелёгким вышел и его разговор с главой румынского правительства Братиану и министром иностранных дел Когельничану. Оба желали получить за Бессарабию наибольшее вознаграждение. А князю Горчакову хотелось, чтобы Игнатьев сделал за два дня то, что он сам со всеми своими советниками должен был достичь в течение шести месяцев своего пребывания в Бухаресте. Помимо этого, канцлер стал слать Игнатьеву вдогонку телеграммы, изменяющие тот образ действий, который был выработан на совещании у государя. В телеграмме от восемнадцатого января, князь Горчаков сообщил об отношении Австрии к предстоящим переговорам. «Андраши нам заявил, что, ознакомившись с сообщёнными ему нами основаниями мира, он не может согласиться на заключение нами мира с глазу на глаз с Портою, и что он должен будет подать в отставку, если мы не согласимся на европейскую конференцию, которая бы и утвердила окончательный мир. Я ответил, что мы не предполагаем сами разрешить вопросы, имеющие европейское значение, и рад, что перемирие будет заключено не иначе, как с принятием Портою наших предварительных основных мирных; мы не возражаем против европейского соглашения, что переговоры, вам порученные, — писал канцлер Игнатьеву, — только прелиминарные и что от Австрии зависит предложить великим державам или конференцию министров иностранных дел, или же всякий другой способ европейского соглашения. В наших прелиминарных условиях договора промолчите вопрос о проливах, как дело исключительно и очевидно европейское».