— Я общался с Шелгрином достаточно долго и в жизни никогда не видел более расчетливого и так тщательно контролирующего себя человека. В конце концов, я подсчитал, что он пользовался всего лишь четырьмя выражениями лица, которые надевал на публике: трезвый, внимательный взгляд, который он использовал, когда хотел внушить, что внимательно прислушивается к взглядам избирателей; отеческая улыбка, которая морщила все его лицо, но не проникала ни на микрон глубже; строгая холодность, когда он хотел выказать себя много работающим, деловым парнем; и печаль, которой он пользовался, когда умерла его жена, когда исчезла его дочь, и всегда, когда его звали произнести речь на похоронах кого-нибудь, кто внес большой вклад в его избирательную компанию. Думаю, манипулирование людьми доставляет ему удовольствие даже больше, чем среднему политику. Для него это что-то вроде мастурбации.
— Фу-у! — произнесла Джоанна.
— Извините, если я выразился несколько сильно на его счет, — сказал Алекс, — но я так чувствую. А сейчас впервые предоставилась возможность рассказать кому-нибудь. Он был солидным клиентом, поэтому я всегда скрывал свои чувства. Но несмотря на все деньги, какие он истратил на поиски Лизы, и несмотря на все его слезы по поводу пропажи его маленькой дочурки, я никогда не верил, что он был настолько опустошен этим похищением, как хотел, чтобы все думали. Он казался... пустым. Когда смотришь в его глаза, там холод, пустота.
— Тогда не лучше ли нам прекратить? — спросила Джоанна.
— Прекратить что?
— Все это расследование, которое мы сейчас ведем.
— Мы не можем. Не сейчас.
Джоанна нахмурилась.
— Но если сенатор оказался таким, как вы говорите... если он способен... ну, возможно, самым лучшим для нас было бы забыть его. Теперь я немного знаю, почему я жила отшельником, почему я страдала. Как вы сказали, я была запрограммирована. И я совсем не обязана знать что-либо еще. Я могу жить, и не зная, как это было сделано и кто это сделал, и зачем.
Марико взглянула на Алекса.
Их глаза встретились.
"Ему не нравится, что Джоанна говорит больше, чем я", — подумала она.
Марико заговорила первая.
— Джоанна, сейчас ты можешь говорить так и верить в это. Но позже ты изменишь свое мнение. Каждый должен знать, кто он и каково его предназначение. Каждый должен знать, зачем и каким образом он попал туда, где он сейчас находится. Иначе нет оснований для роста и перемен и ни к чему дальнейшее путешествие по жизни.
— Кроме того, — сказал Алекс, избрав менее философский подход, — теперь слишком поздно уходить в сторону. Они этого на позволят. Мы узнали слишком многое. Когда я переехал к вам и нанял охранника для палаты Уэйна, и когда мы позвонили в Англию, мы зашли слишком далеко. Мы ступили на тропу войны. По крайней мере, так теперь это выглядит для них. Поэтому теперь мы мишени.
Джоанна удивленно вскинула брови.
— Вы думаете, они могут попытаться убить нас?
— Или хуже, — сказал Алекс.
— Что может быть хуже?
Алекс отодвинул стул и встал. Он подошел к небольшому окну, повернулся к женщинам спиной и задумчиво посмотрел на Гайон и темный город за ним. Затем он повернулся и сказал:
— Вы хотите знать, что может быть хуже. О'кей. Может быть, однажды мы все проснемся в разных частях света, каждый с новым именем, новым прошлым и новой памятью. И мы не будем знать, что когда-то были Джоанной Ранд, Марико Инамури и Алексом Хантером.
Джоанна болезненно побледнела, как будто бледный лунный луч просочился сквозь окно и ничего в комнате не осветил, кроме ее лица.
— Сделают ли они это снова? — спросила Марико.
Алекс пожал плечами.
— Почему нет? Это очень эффективное средство заставить нас замолчать. И действуя таким образом они не оставляют никаких трупов, чтобы волновать полицию.
— Нет... нет, — тихо, затравленно произнесла Джоанна, — все, что происходит со мной в Японии, все, что я есть и кем хочу быть, все это стерто из моего мозга.
Марико вздрогнула.
— Но почему? — задала вопрос Джоанна. В расстройстве она ударила кулаком по столу так, что зазвенели чашки и блюдца... — Почему все это случилось? Это безумие. В этом нет ни капли смысла.
— Не правда, — сказал Алекс, — в этом даже очень много смысла для людей, которые это сделали.
— Для нас это тоже имело бы определенный смысл, если бы мы знали то, что знают они, — сказала Марико.
Алекс кивнул.
— Правильно. И мы не будем в безопасности, пока на самом деле не узнаем то, что знают они. Как только мы поймем, что двигало ими при превращении Лизы в Джоанну, мы сможем разоблачить их. Мы выступим в прессе. Что-нибудь вроде: похищенная дочь возвращается в семью живой через много лет. И когда мы сделаем так, когда поставим похитителей в центре внимания общественности и сделаем их уязвимыми для правосудия, когда у них не останется никаких тайн, тогда у них не будет повода схватить нас и сыграть в их грязную игру с изменением имени.
— Не будет повода кроме мести, — произнесла Джоанна.