Ключ. Возвращение странницы

– Отсрочка, скажем, на полгода – так?

– Да, да!

– Полгода на то, чтобы вы как следует окопались, – на то, чтобы создали такой комфорт Филиппу Джослину, что он в вас влюбится!

– Да!

– А в продолжение этих шести месяцев все остановится и будет вас дожидаться?

Своей неуклюжей рукой в перчатке он сделал по столу резкое движение слева направо.

– Quatsch![24]

Это единственное грубое немецкое слово было как удар в лицо. Пожалуй, оно не имеет себе равных в своей вопиющей безапелляционности. Ее слова он назвал вздором, но ни один язык не имеет для этого столь грубого выражения. Тогда она поняла, что сделала свой ход и проиграла, но, вместо того чтобы испугаться, начала злиться. Лучше бы он не угрожал ей. Лучше бы не доводить до крайности.

Человек по другую сторону стола наблюдал за ней.

– Давайте говорить разумно, – сказал он. – Вы сделаете то, что вам приказывают, и будете впредь продолжать это делать. Вот ваше задание. – Он подтолкнул к ней маленький сверточек. – Вы снимете слепок с того ключа. Вы будете осторожны, чтобы не оставить налипших кусочков воска на выемках, как неловкий преступник из детективного романа. Вы сделаете это сегодня вечером.

– Я не могу… он держит ключ при себе.

– Он ведь спит, не так ли? В этом свертке таблетки, а также воск. Если вы положите две таблетки ему в кофе, то сегодня ночью он будет спать очень крепко. Пока у вас будет ключ, вы откроете его кейс и сфотографируете документы. Фотокамера у вас есть. Бояться вам нечего – он не проснется. На следующее утро, как только Джослин выйдет из квартиры, вы отправитесь за покупками. На полпути по лестнице вы встретите поднимающегося вверх человека. Как раз перед тем, как поравняться с вами, он споткнется, потеряет равновесие и упадет на колени. Вы наклонитесь, чтобы помочь ему, а он поблагодарит вас и скажет: «Ничего страшного. Я получил худшую травму в далеком 78-м». Затем вы уроните свой сверток с пленками и оттисками ключей, а он его подберет. Вы пойдете дальше и отправитесь по магазинам.

Ее гнев перерос в решимость. Он просит ее выбросить все на ветер. Ведь это задание не сойдет ей с рук. У нее было твердое убеждение, что этот номер ей не удастся. Так она и сказала.

– Я не могу этого сделать. Это просто приведет к провалу. Вы не знаете Филиппа, а я знаю. Под своей холодной маской это человек горячий, с моментальной реакцией. От него ничто не укроется. Он видит насквозь, а чего не видит, то чувствует. Недостаточно следить за тем, как ты выглядишь и что говоришь, – мне приходится тщательно следить за тем, что я думаю. Могу сказать вам, что нелегко находиться с ним наедине. Если бы мне предстояло вернуться домой, имея в голове все эти замыслы, он бы почуял.

Затененные очки опять блеснули.

– Хотел бы я знать, насколько убедительно то, что вы говорите. Я также начинаю спрашивать себя, откуда вам столько известно о Филиппе Джослине, и задаваться вопросом, не оказались ли вы настолько глупы, чтобы в него влюбиться.

– Конечно, нет!

Как только слова слетели с ее уст, она уже поняла, что сказала их слишком быстро. Она услышала свой собственный голос, и интонация была неверной. Такая интонация его не убедит – она бы не убедила никого.

– Так значит, да, – прошептал он. – Но все равно вы сделаете то, что вам приказано.

– Нет, дело не в этом. Вы ошибаетесь, я говорю вам правду. Вам не принесет пользы, если я попытаюсь и потерплю провал. Если он меня раскусит, второго шанса уже не будет – вы это знаете. Какая вам от этого польза?

– Почему он должен вас раскусить? Что вы такого сделали – или сказали? Что вы от меня утаиваете? Если он вас подозревает, то откуда у него эти подозрения? Отвечайте немедленно!

Теперь она сидела прямо, с чуть откинутой назад головой, как бы стараясь дистанцироваться от него. Он захватил ее врасплох. Ее мысли бежали в разные стороны. «Почему я так сказала?.. Если он думает, что Филипп подозревает, то не станет рисковать и оставит меня в покое… Я не знаю… возможно, нет… возможно… я не в силах решить…»

И вновь прозвучал этот голос, похожий на шепот, гнетущий, как крадущийся промозглый ветер:

– Он вас подозревает?

– Не знаю, – ответила она, борясь с сумятицей мыслей.

– Совершенно бесполезно мне лгать. Что-то заставило его подозревать вас.

– Я не знаю…

Слова будто выскакивали помимо ее воли. У нее не находилось других.

– Я сказал, что бесполезно мне лгать. Что-то произошло. Вы расскажете мне, что именно!

Она подумала: «Если я сейчас позволю ему меня подавить, все кончено».

Именно инстинкт самосохранения снова придал ей храбрости, приклеил на уста улыбку и сообщил ее голосу иную интонацию.

– Прошу вас… прошу вас… вы просто меня пугаете! Но вы правы – кое-что было. Я еще не вполне поняла, что именно. Но именно поэтому я не хочу ничего предпринимать прямо сейчас.

– Что произошло?

Она уже взяла себя в руки и непринужденно продолжила:

– В сущности, ничего особенного – так, один пустяк, но, впрочем, судите сами. Вчера вечером ко мне в гости зашла одна девушка, подружка невесты на моей свадьбе, ужасная дура. Она стала болтать о моем дневнике.

– Что она сказала?