Ключ Сары

Мужчина ленивым жестом протянул руку. Жюль вручил ему конверт, в котором лежали их удостоверения личности. Мужчина опустил глаза, перебрал документы, внимательно взглянув сначала на Жюля, потом на Женевьеву. Затем поинтересовался:

— Ребенок?

Жюль кивком указал на удостоверения личности.

— Удостоверение ребенка там, месье. Вместе с нашими.

Полицейский приподнял клапан конверта большим пальцем.

Внутри лежала крупная купюра, сложенная втрое. На лице мужчины не дрогнул ни один мускул.

Он снова посмотрел на деньги, потом взглянул Саре в лицо. Она не отвела взгляд. Девочка не съежилась и не глядела на полицейского умоляюще. Она просто стояла и смотрела на него.

Казалось, время остановилось. Минуты растянулись до бесконечности, как в тот невыносимо напряженный момент, когда полицейский в лагере наконец позволил девочке бежать.

Мужчина коротко кивнул. Он вернул удостоверения личности Жюлю, а конверт быстрым, неуловимым движением опустил в карман. Потом он сделал шаг в сторону, чтобы дать им пройти.

— Благодарю вас, месье, — сказал он. — Следующий, пожалуйста.

___

Голос Чарлы эхом отдавался в трубке и у меня в голове.

— Джулия, ты серьезно? Он не мог так сказать. Он не может поставить тебя в такое положение. Он не имеет права так поступать.

Сейчас со мной разговаривала Чарла-адвокат, жесткий, пробивной, удачливый манхэттенский адвокат, который не боялся никого и ничего.

— Но он действительно так сказал, — вяло и безразлично оправдывалась я. — Он сказал, что это будет наш конец. Он сказал, что бросит меня, если я оставлю этого ребенка. Он говорит, что уже стар, что он не справится еще с одним ребенком и что он не хочет быть престарелым отцом.

В разговоре возникла пауза.

— Это имеет какое-то отношение к женщине, с которой у него был роман? — спросила Чарла. — Не помню, как ее звали.

— Нет. Бертран ни разу не упоминал ее имени.

— Не позволяй ему давить на себя, Джулия. Не поддавайся. Это и твой ребенок тоже. Не забывай об этом, родная.

Весь день слова сестры эхом звучали у меня в голове. «Это и твой ребенок тоже». Я встретилась со своим врачом. Ее не удивило решение Бертрана. Она даже предположила, что, быть может, сейчас он переживает кризис среднего возраста. И что ответственность за второго ребенка оказалась для него непосильной. Что он утратил веру в себя, стал слабым и боязливым. Так часто случается с мужчинами, приближающимися к пятидесяти.

Неужели Бертран в самом деле переживает кризис? Если это действительно так, то я даже не подозревала о его приближении. Как такое могло случиться? Я просто решила, что он стал законченным эгоистом, что он, по обыкновению, думает только о себе. Во время разговора я так и заявила ему. Я высказала ему все, что было у меня на душе. Как он может настаивать на аборте после многочисленных выкидышей, через которые мне пришлось пройти, после той боли, несбывшихся надежд, отчаяния, которые мне довелось пережить? Придя в совершенное расстройство, я воскликнула: да любит ли он меня вообще? Он взглянул на меня и покачал головой. Как я могу быть такой глупой, ответил он. Он по-настоящему любит меня. И я сразу же живо вспомнила его надломленный, прерывающийся голос, его высокопарное и неестественное поведение, когда он признался мне в том, что боится подступающей старости. Кризис среднего возраста. Может быть, мой доктор была права. А я просто не замечала этого, потому что в последние несколько месяцев голова моя была занята совершенно другим. Я растерялась. Я не знала, что мне делать с Бертраном и его страхами.

Доктор сказала мне, что для принятия решения у меня осталось не так уж много времени. Срок беременности составил уже шесть недель. Если я решусь на аборт, то сделать его необходимо не позднее следующих двух недель. Следует сдать кое-какие анализы, подыскать подходящую клинику. Она предложила, чтобы мы с Бертраном обсудили эту проблему с консультантом по брачно-семейным отношениям. Нам обязательно нужно поговорить об этом, и поговорить открыто.