На этот раз пронесло, но при мысли о столь страшной казни язык у Кара-сертипа на какое-то время отнялся, ноги к земле приросли, а в глазах туман стоял, похожий на красный атлас. Но вот туман рассеялся. Кара-сертип с трудом как бы стал узнавать все вокруг. И тут увидел он виновника всего этого неслыханного ужаса. Тот спокойно стоял перед ним и как бы даже усмехался, словно бы слышал все, что с ласковой улыбкой пообещал принц своему генералу: «Ну, так прежде же я тебя самого протащу, привязав к лошадям!» И Кара-сертип закричал страшным голосом, чтобы крепкие тащили веревки, что-бы коней вели поскорее. Да коней чтоб посильнее! Сам в нетерпении бросился пленника к тем коням могучим привязывать. Потом опомнился — все ж генерал он, веревки побросал, ругался, плетью командовал, слуг торопил.
И вот за ноги привязали бедного Келхан Кепеле между двух коней и разом ударили плетьми, рванулись сильные кони в разные стороны, и у Блоквила волосы встали на голове, разум у него помутился от страшного зрелища человеческой жестокости и человеческого мужества, а ноги держать отказались, и рухнул француз на каменистую, прожженную безжалостным солнцем чужую землю.
Дня через три после этого Кара-сертип захватил в плен шестерых туркмен. Убивать их ему не было смысла. Ведь, по самым скромным его подсчетам, около двухсот персов теперь находилось в плену у туркмен. И Кара-сертип надеялся эту шестерку обменять на своих людей.
Пленников не били, даже не ругали, но лучше бы их убили сразу. Кара-сертип придумал свой собственный «королевский спектакль». По его приказу всем шестерым обрили головы, бороды и усы. Брили тупой бритвой, и что вытерпели эти несчастные, одному аллаху известно. После этого, связав их всех одной веревкой, посадили на высоком берегу Мургаба, на самом солнцепеке. На солончаке, чтоб посильнее припекало!
Блоквил, кроме несчастной семьи чабана, еще не видел вблизи туркмен. Среди воинов была поговорка: «Если тебе встретится туркмен и злой дракон — убей сперва туркмена!» В Тегеране он слышал сам, как персидские матери пугали детей: «Спи, а то туркмен придет!» Людьми неполноценными во всех отношениях многие считали туркмен, людьми второго сорта.
Блоквил решил разглядеть их получше. Он пошел к Мургабу и увидел страшную картину. Трудно было поверить, чтоб человек так мог истязать человека. Солнце палило нещадно, бритые головы уже не кровоточили, покрылись кусками засохшей крови, по ранам ползали большие мухи. Спрятаться несчастным людям было некуда, они и пошевелиться-то могли с трудом — так крепко их связали. Воздух вокруг дрожал от нестерпимого зноя. Даже через солнцезащитный шлем Блоквил чувствовал, как жгло солнце. У него над бровями скапливались капельки пота, вены вздулись на висках, он слышал, как в них пульсировала кровь. Что же говорить об этих несчастных, которых он жадно разглядывал?!
Сначала все они, одинаково выбритые, казались неразличимо похожими. Приглядевшись же, он увидел, что один из них уже пожилой человек, четверо среднего возраста, а один совсем юноша, с чистым лбом и доверчивыми глазами. Обнаженные до пояса люди уже давно сидели под немилосердно палящим солнцем, но ни капли пота не выступило на их телах: все было выжжено смертоносными лучами, и жажда все сильнее донимала их. Спекшиеся губы шевелились, просили воды, глаза напряженно пожирали полноводные струи Мургаба, который плескался в десяти шагах.
Это были стойкие люди. Но вертикальные лучи все-прожигающими иглами вонзались в голые черепа, и до того, как помутится рассудок, было уже недалеко. Это ясно понимал Блоквил. Он сунул руку в карман и нащупал нож. Перерезать веревки было минутным делом, а дальше им только переплыть Мургаб, и они у своих.
Но два нукера маячили неподалеку, и Блоквил сдержал свой порыв, стал думать: «Конечно, я мог бы их освободить, хотя и сильно рискую. Я обещал не вмешиваться ни во что, и это официально записано в бумаге. И все же, постаравшись, я смог бы их освободить. Ведь матушка мне часто говорила: «Всегда помоги несчастному — это зачтется!» И я освободил бы их, но кто поручится, что завтра, напав на нас, один из них не снимет, глазом не моргнув, голову мою с плеч!» Пока он так раздумывал, два нукера подтащили к несчастным истерзанный труп мужественного Келхан Кепеле. Юноша-туркмен, лишь глянув, сильно побледнел и закрыл глаза. Блоквил заорал:
— Остановитесь, что вы делаете! Уберите, уберите это отсюда!
— Не имеем права, — несколько опешившие от крика воины отвечали Блоквилу, — Кара-сертип приказал — так будет с каждым туркменом!