Ключ от двери

— Понимает ли кто-либо из вас по-настоящему, что такое страдание, боль? Наверно, воображаете, что это когда мои кулаки молотят по вашим пустым головам, что­бы вы были внимательнее. Так вот, позвольте вам ска­зать, это ничто по сравнению с теми страданиями, какие бывают на войне. Ну да, конечно, вы беснуетесь от радости, потому что вам дадут противогазы и скоро война. А вам надо бы молить бога, чтобы он сотворил чудо и войны не было, потому что она несет с собой только страдания. Кое-кому удавалось избежать их, но пусть это вас не утешает — во время этой войны весь земной шар будет корчиться в муках, и никого она не пощадит, доберется и до вас и до меня. Поэтому не будем приходить в восторг при мыслях о войне.

Он резко оборвал свою речь и вышел из комнаты, и они слышали, как все вдруг стихло в соседнем классе, куда он вошел.

«Брехня, — думал Брайн. — А если даже и правда, все равно брехня». Но он высмеял и свою фантазию о барри­кадах на булыжной мостовой, о пирамидах из трупов. Ни в чем он теперь не был уверен, кроме того, что вот сейчас, на перемене, держит бутылку молока, вскрыл ее, сунул в горлышко соломинку и втягивает в пересохший рот прох­ладную жидкость; но она отдавала чем-то похожим на мед­ленную, щемящую боль, о которой трепался старый Джонс.

В четыре часа он побежал домой, крепко держа кар­тонную коробку, и ворвался в комнату, где сидел отец и пил чай. В классе, пока им раздавали противогазы, про­шел слух, что за противогаз надо выплачивать столько-то в неделю, и Брайн был приятно удивлен, когда ему пере­дали коробку прямо в руки, ни слова не сказав об оплате. Из этого он заключил, что приобрел ценное снаряжение совершенно даром.

— Смотрите, что мне дали! — крикнул он, вертя ко­робку на развязавшейся веревке.

Но никто не проявил интереса, и он увидел в углу еще три противогаза; коробки их были уже согнуты и помяты, из одной торчал ремешок, и Артур изо всех сил старался разломать вторую. Мать читала «Ивнинг пост».

— В наше время мира не будет, — сказала она с го­речью и отложила газету, чтобы налить Брайну чашку чаю.

— Да, — ответил Ситон ворчливо и изрек блестящее пророчество:— Ни в наше, ни в какое другое, черт бы их всех подрал!

10

Мистер Джонс вошел сразу, без предварительной раз­ведки— быстрый, ловкий, челюсть, как у куклы чрево­вещателя. Держа в руке листок бумаги, он вызвал не слишком громко:

— Робертсон, выйди вперед.

Брайн услышал позади себя шорох — длинный одинна­дцатилетний мальчуган вылез из-за парты и встал перед классом. Мистер Джонс стоял у карты, закрывая Цейлон головой, такой же яростно угрожающей, как у кобры, обитательницы этого острова.

— Так это ты Робертсон?

Тот признался, что да, он, хотя и неохотно. Не зная, куда девать руки, он пытался засунуть их в карманы шта­нов и был озадачен, когда карманные отверстия как будто закрылись перед ним.

— Держи руки по швам, когда разговариваешь со мной! — гаркнул мистер Джонс, ударив его по уху. Он со­вал грозный листок бумаги прямо ему под нос, щекоча словно муха, и Робертсон получил затрещину по второму уху за то, что пытался отмахнуться от листка. — На тебя жалоба от одной особы, живущей неподалеку. Она утвер­ждает, что ты разбил ей стекло футбольным мячом, а ко­гда она вышла, осыпал ее грязной бранью.

Робертсон смотрел в сторону и молчал.

— Нн-у? — Мистер Джонс заорал так, что всей школе стало известно: старый Джонс опять разбушевался. Жил­ки на его лице тянулись крохотными лиловыми полос­ками, будто речки на тонко вычерченной карте, губы были совершенно бескровны.— Тебе нечего сказать, обол­тус?

— Я не ругался, когда она говорила, сэр, — еле выда­вил он из себя шепотом.

Бац!

— А это тебе за ложь. Я отучу тебя от грязной брани и лжи. — Он повернулся к учителю, неподвижно сидев­шему за кафедрой на своем высоком стуле. — Дайте мне вашу указку, мистер Бейтс.

Виновному было приказано вытянуть вперед руку, но тот не шелохнулся.

— Ты оглох? — взвизгнул мистер Джонс.

«Он псих, — повторял себе Брайн. — Если б нам всем сразу на него наброситься, мы бы его в порошок стерли».

Робертсон слегка повернулся к классу, но никто не мог ему помочь, все сидели за своими партами среди мертвой тишины.

— Если не вытянешь руку сам, я тебя заставлю.

Он взмахнул указкой, изо всей силы обрушил ее на плечо Робертсона, но тот увернулся, бросился прочь, с неожиданной ловкостью открыл дверь и захлопнул ее за собой. Слышно было, как он стучит ботинками по улице — бежит под защиту своего безработного отца. Мистер Джонс швырнул указку и крупными шагами вышел из класса.