Ключ от двери

Брайн не слышал стихов и главы из библии, которые затем читались на уроке. Когда играешь после уроков на улице, почти что у себя дома, до тебя все равно дотя­нется длинная рука мистера Джонса, — кажется, его ярость способна настичь тебя даже за несколько миль от школы, в спокойных полях за зелеными оградами кустов. На следующее утро появится перед тобой с палкой и ли­стком бумаги, на котором стоит твое имя, и начнет вы­спрашивать, почему это вчера вечером ты разгуливал в поле, хотя на доске у ограды совершенно ясно сказано, что ходить здесь нельзя и нарушители караются законом, вернее, такими вот гадами, как старый дохлый Джонс.

Ноук был единственным местом, где Брайн чувствовал себя в безопасности. Всю осень в конце каждой недели он отправлялся туда, шагал через новый бульвар и поля. После уборки урожая закололи свинью и засолили к ро­ждеству. На задней обложке старой тетради для записи белья, отправляемого в прачечную, Мэри составила спи­сок тех, кто выразил желание купить свинины. Брайн потом таскал нагруженную мясом корзину, ныряя под же­лезнодорожный мост, доставлял покупки и в дома в Рэдфорде.

Мертон назначил день, когда надо закалывать свинью.

— Перси приедет в три, так что я отдыхать наверх не пойду.

Брайн сидел за столом, лущил горох в миске.

— Дедушка, какую свинью будут резать?

— Пойдем со мной и увидишь.

Выходя, он взял свою палку, и, когда шел по двору, Брайн впервые заметил, что плечи у деда слегка сгорбле­ны. Может, ему уже очень много лет, подумал Брайн, вспомнив, что отец за глаза называл Мертона старым стервецом.

Уже в свинарнике Мертон сказал:

— Вот эту, пострел. Видишь ее?

Свиньи, розовые с черными пятнами, сбились в кучу подле корыта, повизгивая в ожидании, когда откроется дверка и внесут ведра с едой.

— Видишь? Жирная стерва, еле двигается. Он отвернулся от них, стал крутить сигарету.

— Ей будет больно дедушка, когда ее станут резать?

— Нет, — ответил Мертон, лицо его было скрыто табачным дымом. — Колоть будет человек, в этом деле по­нимающий. Сам я не могу, разрешения нет.

Он обернулся и двинул по заду одну из свиней за то, что та слишком настойчиво тыкалась пятачком в заго­родку, затем снял со стены стальную лопатку и помешал в большой лохани месиво из корок, старого картофеля, муки и отрубей. Брайн отодвинул задвижку, и свиньи, почуяв еду, завизжали и сгрудились возле пустого ко­рыта, так что Мертон не мог до него добраться. Он поста­вил ведра.

— Дай-ка мне палку. Я отгоню этих тварей.

Месиво выплеснули в корыто, свиньи сбились в плот­ную кучу и, хрюкая, фыркая и сопя, принялись громко чавкать. Брайн смотрел как завороженный на корыто, пойло в котором убывало на глазах.

Мертон палкой отогнал от корыта ту свинью, которую предполагалось заколоть; она дико озиралась и визжала в углу, а остальные уже прикончили еду и поглядывали, нет ли еще. Казалось, для нее все вдруг померкло. В то время как остальные были вполне счастливы тем, что их не выделили в эту одиночку смертника, намеченная жерт­ва ходила по свинарнику, опустив пятачок в землю, часто и нервно пофыркивая. Ее серо-стальные заплывшие глазки смотрели прямо перед собой, на загородку, о которую оперлись Мертон и Брайн. Затем она опять вернулась к корыту, все еще не веря, что ее обделили, надеясь, что ей только померещилось, будто ее отогнали для ка­кой-то непонятной цели. Она все бродила, то и дело под­ходя к корыту и не переставая громко визжать от страха.

Приехал мясник, человек лет сорока, приземистый, с коричневым сморщенным лицом и седыми усами. На нем была плоская засаленная кепка. Остановившись у двери в кухню, он закурил сигарету. Через раму его велосипеда был перекинут небольшой мешок, в нем он держал ножи и фартук.

— Особо торопиться некуда, — сказал Мертон. — Спер­ва чайку попьем.

Брайн пошел за ними в кухню.

— Дедушка, можно я буду смотреть?

— Ну что ж, смотри.

Бабушка это услыхала.

— Не надо, не пускай его, нехорошо это. Вырастешь, достаточно на кровь наглядишься.

— Ничего с ним не станется, — сказал Мертон.

Но Мэри не хотелось, чтобы Брайн видел. Ему потом будут сниться страшные сны, уверяла она, и Мертон со­гласился: может, что и приснится. Мэри предпочла бы, чтобы свиней закалывали на бойне, а не дома, ее проби­рала дрожь, когда она слышала предсмертный поросячий визг. Поэтому она оставалась в гостиной и белела как мел, когда наносили смертельный удар. Она просто не могла не дрожать от жалости.

— Бедняжка, — бормотала она, — бедняжка...

На большой стол во дворе поставили широкую жестя­ную лохань. Перси разобрал ножи и сказал Брайну, чтобы тот потуже завязал ему тесемки фартука.

Из свинарника непрерывно неслись хрюканье и визг, будто свиньи каким-то образом учуяли кровь, уже смытую с ножа мясника. Из котла в прачечной натаскали не­сколько ведер кипящей воды и наполнили ею лохань на две трети.

— Если на эту будет много заказов, в следующем ме­сяце заколю еще одну.

В этом году мяса требовалось больше, снова начи­нался спрос на рабочие руки.

— Вы знаете, где меня сыскать, — сказал Перси. В лохань опрокинули последний столб пара.