Ключ от двери

Можно было подумать, что он пишет книгу. Шум в классе все нарастал, расходившееся море билось о пре­граду — скрип пера — и заставило наконец отклониться в сторону поток мыслей мистера Бейтса.

— Молчать! — рявкнул он, но море не отхлынуло, го­лос мистера Бейтса услышали только те, кто сидел совсем близко и всегда остерегался поднимать слишком большой шум. — Вы замолчите или нет? — крикнул он угрожающе.

Рев утих, волны отхлынули, но тишина, сменившая тре­вожный гул голосов, парализовала перо мистера Бейтса. Он сделал строгое лицо и обвел глазами сорок мальчишек, сидевших перед ним. Царапнув дужкой за ухом, поправил очки — ненужный жест, но в этот момент требовалось за­нять чем-то руки. Взгляды со всех четырех рядов старых изрезанных ножами парт с двумя неподвижно замершими учениками на каждой сошлись, как в фокусе, на его лице. Он безошибочно понимал, что этот молчаливый коллектив­ный взгляд выражает ожидание, что все ждут от него ка­ких-то слов; и секунды, проходившие в тишине, станови­лись зловещими, потому что он не находил, что сказать. Он, всегда державший класс в узде, не прибегая к тирани­ческим мерам, впервые не мог раскрыть рта, не мог заго­ворить с ними о том, что, как колючий кустарник, разра­сталось в их сознании.

— Я полагаю, вы знаете, — решительно прервал он молчание, — что сегодня вам раздадут противогазы?

Вопрос не нуждался в ответе. Все почувствовали облег­чение оттого, что он обратился к ним так ясно и прямо. Напряжение на лицах исчезло, по ним пробежала от од­ного к другому улыбка, будто прокатилось яблочко, подго­няемое ветром.

Начало было сделано, и мистер Бейтс продолжал, те­перь уже уверенно:

— Затем, ни географии, ни арифметики сегодня не бу­дет. — Улыбки стали шире, и мистер Бейтс мог вновь вер­нуться к своему недописанному письму. — Можете разго­варивать, но только вполголоса. Скоро должен зайти ми­стер Джонс.

И снова заскрипело перо, покрывая лист чернильной сеткой; шум взволнованных разговоров постепенно, как не сразу заработавшая огромная скрипучая динамо-машина, рос и рос, так что мистер Бейтс уже перестал его заме­чать.

— Я рад, что война, — сказал Брайн Скелтону. — Отец говорит, раз война — значит, теперь он получит работу. И каждую пятницу будет давать мне пенс. Если только, конечно, немцы не отравят нас газами.

— Сам-то я не боюсь, — ответил Джим, — ну а как же мама, папа, Морин, Фрэнк и остальные? Нас ведь се­меро, если начнут падать бомбы, мы еле втиснемся в наш подвал.

Брайн рассеянно переливал густую тягучую жидкость из одной чернильницы в другую и оставил на парте чер­ную лужицу, почти закрывшую собой первую букву его вырезанных ножом инициалов.

— А может, всем выдадут оружие, — произнес он неу­веренно, прикасаясь к лужице пальцами и затем вытирая их о фуфайку.

— Никакого оружия нам не дадут, — сказал Джим.— Заставят сидеть в подвале, и все. Просто не знаю, что мы будем делать.

— Твой отец получит работу — строить укрепления,— сказал Брайн. — Он ведь столяр, он это сможет. А знаешь, в нашем доме подвала нет.

— Стало быть, придется вам прятаться в убежищах.

О цветах, стоящих в горшках на окнах, никто не поза­ботился: без воды их желтые головки поникли. И никто не записал температуру воздуха и показания барометра на диаграмму, протянувшуюся на одной из стен цветными волнистыми линиями, словно на картинке с горной панора­мой в учебнике географии. В этот день полагалось заново наполнять чернильницы, но они остались пустыми. И ника­ких книг классу не раздали. Нарушение расписания убе­ждало, что не к чему соблюдать тишину, читать, писать или петь: наступила пора чудесной изумительной неразберихи, и хотелось верить, что так будет всегда, и если вот это и есть война, не такая уж она, в конце концов, плохая штука.

Думая о войне, Брайн представлял ее себе как войну на­полеоновскую, во всяком случае в отношении тактики: бар­рикады на каждой улице и Ватерлоо — солдаты в противо­газах — в полном разгаре повсюду, от Клифтон-гроув до Готем-виллидж. Воспитанный на «Отверженных» Гюго, он уже видел целые горы булыжников и нагромождения из мешков с песком, защищающие Дэнмен-стрит и все под­ступы к ней, и еще более мощные заграждения, закрываю­щие главные дороги, чтобы не прорвались танки. Воображе­ние рисовало ему такую картину: солдат в железной каске и с винтовкой наперевес бежит по улицам Рэдфорда, а сквозь решетку подвала с тревогой глядят мистер и мис­сис Скелтон и все маленькие Скелтоны. Тут происходит взрыв бомбы и падает дом, так что в воздух летят серые кирпичи (это они теперь стали серые, до взрыва они были красные). Может, и он тоже, как Мариус Понмерси, уйдет на войну и будет сражаться на баррикадах против немцев, а винтовку он себе найдет на улице, снимет с какого-ни­будь убитого солдата и перестреляет много врагов. И спа­сет Скелтонов, которые за кулисами его сознания все это время тревожно глядели сквозь решетку подвала на солдата, продолжавшего бежать по улице с ружьем наперевес.