Ключ

Часа через пол зверек осмелел настолько, что по-птичьи уселся на перила галереи, готовый прыгать вверх — на крышу, или вниз — во двор. Топь осторожно, почти нежно касалась его разума и не находила ничего кроме любопытства, да еще, пожалуй, узнавания. Интерес был слишком неустойчив. Топь видела, стоит ребенку отвлечься на миг, он тут же забудет о ней — до следующей встречи, конечно. Память-то у мальчишки была цепкой и острой, но хранила тысячу совершенно ненужных мелочей. Не рискуя заглянуть глубоко — грубое вторжение могло напугать — Топь все же сумела узнать бездну всего о Трущобах, базаре, казармах. Яркий, неупорядоченный калейдоскоп воспоминаний едва поддавался контролю, и когда мелькнуло вдруг знакомое лицо — дернулась в руках сапожная щетка — Топь не успела ухватить поток мыслей, поняла лишь, что всего пару дней назад мальчишка видел Никиту в общей камере дозорного участка богатого пригорода.

Когда сапоги были вычищены, Топь обулась. Поднявшись — мальчишка уже привык к ней и не пытался сбежать, к тому же Топь готова была поклясться, он нащупал протянутый к нему мостик и теперь сам неосознанно скользил по поверхности её сознания — Топь присела перед стоящим посреди комнаты тазом, до краев наполненным зацветшей дождевой водой. Поддавшись легкому прикосновению мысли, черная поверхность вспучилась полураскрывшимся цветком.

Мальчишка спрыгнул с перил прямо в комнату, припал жадно взглядом, пряча руки за спину, боясь коснуться. В следующий миг цветок рассыпался брызгами, окропив лица обоих. Топь вздрогнула: так дерзко оттолкнули ее, выхватили стихию из рук — в центре таза кипела черная воронка. Отстранив мягко, но решительно, Топь вновь, на этот раз медленно, выгнала стебель, лепестки, бутон...

Уже к вечеру мальчишка создал первую фигурку, напоминавшую чем-то крысу — расплывчатая, нечеткой формы, она скакала зато по всей поверхности воды, и прыжки эти были настоящие, иногда — довольно высоко вверх. Мальчишка вполне человечески хохотал, Топь поймала себя на слабой усмешке. В следующий момент она ударила рукой по воде, расплескав, демонстрируя — игры закончились. Мысленный посыл был скуп и точен — принеси посох, загляни в трактир «Топор и удавка» — мальчишка повиновался. Ощерившись внешне и покорно — внутренне. Топь не стала контролировать его.

Нестерпимая духота разлилась над городом. Тучи клубились под небосводом, недвижимые, полные непролившимся дождем. Ни дуновения ветерка не трогало темных крон. Моряк проснулся и напевал что-то под нос, разогревая на тигле остатки обеда. Слова были едва слышны, а пряный запах напротив — наполнил собой густой, раскаленный за день воздух и оттого казался особенно сильным. Топь почувствовала вдруг, что голодна. Целый день она занималась с мальчишкой, игнорируя потребности тела. Едва успев устроиться в таверне, Топь послала служку за провизией. В углу, топорщась перьями лука-порея, ждала своего часа полная корзина припасов. Отрезая кусок копченого окорока и ломоть хлеба, Топь сосредоточилась на комнате внизу.

Побирушка спал беспокойно — его мучили боли в спине. Нынче днем его взашей прогнали с рынка: какой-то деревенский олух заподозрил в нем базарного воришку и отоварил тяжеленной дубиной пониже лопаток. После он присел было на ступенях храма, да скороспелый синяк не давал покоя, и нищий ушел, не собрав и половины дневной выручки. Работать с таким свежим воспоминанием было необычайно легко. Штрих — и парень, ворочавший под стенами привоза пыльные мешки с просом, превратился в вооруженного алебардой стражника. Топь не поленилась, с точностью воспроизвела образ того стража, что несколько дней назад отволок в участок «её» Крысёныша. Теперь нищий был уверен, что служитель правопорядка без всякой причины, походя, отоварил его древком, а это уже был повод для жалобы в гильдию. Синдикат, контролировавший ход абсолютно всех дел не только столицы, но и государства, давно и прочно установил почти ритуальные отношения между всеми своими структурами. Вся власть на улицах города принадлежала Мастеру, вне зависимости от того, носила ли она обноски, или алебарду на плече. Топь собиралась внести большую смуту в маленькую империю Мастера. А заодно и наказать человека, обидевшего её нового слугу.