Клипер «Орион»

— Опять акулье появилось. Нет поганей твари в море, чем акула. Все, проклятая, жрет. Дельфинов испугались было, поотстали и вот опять, вражья сила, увязались за нами. Так и ждут, чтобы кто из нашего брата за борт сыграл. Надо ловлю устроить или пугнуть их из винта, а то, не дай бог… — Он не договорил, чтобы не накликать беды, и вернулся к дельфинам: — Ты, Алексей, никогда не обижай дельфинов. Есть такой народ, что всегда стараются неразумной твари всякую пакость сделать, а ты знай, что дельфин моряку помощник. Видал, какой веселый да смекалистый, какие фокусы выделывал и акулье проклятое живо прогнал. Если в морс упадешь да дельфина увидишь — не бойся. Хотя он тоже зубатый да страхолюдный, он к человеку дружбу питает. Мне один старый наш матрос, Ефим Кругляков, рассказывал, его по болезни на французском берегу списали, а потом домой в Одессу отправили, так Ефим говорил, что с ним был такой случай. Упал он за борт, на учебном судне он тогда ходил, ну и сыграл с похмелья с нока-марса-рея прямо в дельфинью стаю. Круг ему бросили, да не сразу, и он его в страхе да среди волн не увидел, держится из последних сил, одежа намокла, вниз тянет, а тут еще дельфины кругом шастают, то сбоку, то под низом пройдут. Ну, думает, кранты мне по всей форме, заиграют меня морские свиньи, а не то и порвут на части. А дельфины совсем осмелели, носами стали его пихать, ну Ефиму и плохо стало, воды хлебнул и память потерял, должно быть, от страху, а может, похмелье дало себя знать. Ты; Алексей, знай, что если матрос переложит на берегу, то может неприятность иметь и на корабле и за бортом, вот как с Ефимом, да и по себе знаю, так что ты лучше вовсе ее не пей. — Зуйков неожиданно стал говорить о вреде пьянства и никак не мог вернуться к истории с Ефимом Кругляковым. Ему помог Лешка. Перебив его, он спросил, как же спасся Кругляков.

— Да он и сам толком не знает, в беспамятство впал и только в баркасе в себя пришел, когда его из воды вытащили. Матросы, говорит, сказывали, что когда они подошли к нему, то вокруг дельфины так и кишели и, стало быть, тонуть ему не давали. Когда баркас подошел, они оставили Круглякова, и он на дно было пошел, да один из матросов нырнул и вытащил беднягу.

— А дельфины?

— До самого корабля провожали и потом еще долго шли, будто радовались, что спасли матроса. Вот какие дела, Алексей, бывают на море. Да ты тяни, не бойся, не порвешь нитку, на ней акулу можно запросто вытянуть…

Появились вилохвостые качурки. Во множестве они вились вокруг корабля пли плавали стайками. Одна из качурок села на палубу, и к ней с горящими глазами стал подкрадываться кот Тихон. Качурка, почувствовав смертельную опасность, заковыляла было к борту, так как не могла взлететь с палубы, но Тишка схватил ее за крыло. Храбрая птица, к восторгу матросов, наблюдавших за этой сценой, нанесла ему клювом удар по носу, и Тихон, отпрянув, стал выбирать новый угол атаки. На защиту качурки бросился Гарри Смит, но его оттолкнул Назар Брюшков и, прижав ногой крыло к палубе, схватил птицу.

— Маленькая, а кусучая, стерва. Сейчас, Тиша, я ее поукорочу на голову — и ешь себе на здоровье, ишь их сколько развелось без всякой пользы.

Гарри Смит схватил за руку Брюшкова и сказал, показав глазами на качурку:

— Шторм Петрель.

В эти два слова он вложил всю возможную убедительность. «Как можно, неужели ты не знаешь, что это Шторм Петрель?» — говорил его взгляд.

Брюшков оттолкнул его:

— Вот еще заступпик нашелся. Без тебя знаем, что о этой Петрелью делать. Я поймал, моя птица, пошел ты… — он выругался, стряхнул руку Гарри Смита и схватил качурку за шею, намереваясь разом покончить с ней. Гарри Смит ударил его ребром ладони по руке. Брюшков выпустил шею качурки.

— Ты что? — Брюшков побагровел.

Гарри Смит сказал раздельно:

— Плохо! Нет можно!

— Ух и дам я тебе сейчас, если не отстанешь. Ну что он липнет, ребята, по руке бьет?

Вокруг них образовался круг. Раздались голоса:

— Отпусти, Назар!

— Вот еще, крути ей голову!

— Пожалей птицу. Тихон твой и так поперек себя толще.

— Выпусти, выпусти!

— Рви ей голову!

— Уважь! Гришка ведь гость.

— Уважь!

— Вот я его уважу! — В круг протискивался Бревешкин. — Дай ему, Назар, или разучился! А я этой пичуге сам голову скручу, туды ее, в глыбь морскую, в английские острова!

Высоко держа бьющую крыльями птицу, Брюшков ударил Смита кулаком в грудь с такой силой, что тот отлетел к матросам, и они поддержали его, не дав упасть.

Самодовольно улыбаясь, Брюшков протянул было качурку унтер-офицеру, но в этот миг Гарри Смит рванулся к нему и ударил в нижнюю челюсть. Падая навзничь, Брюшков выпустил качурку из рук.

Матросы притихли. Брюшков встал, сконфуженно подкрутил головой, ощупал подбородок.

— Ладно он тебе врезал, — сказал Зуйков. — Парень бокс знает.

— Мы его сейчас по-русски разделаем. — Брюшков рванулся на Гарри Смита, принявшего боксерскую стойку.

— Ну, насчет драки ты оставь! — сказал Громов, становясь между противниками.

— Нет! — крикнул Гарри Смит, пытаясь оттолкнуть Громова, и добавил по-английски, что никому не позволит вмешиваться в его личные дела.