Клипер «Орион»

— Боятся мировой революции, — продолжал радист. — Везде плохо живется рабочим, и они сочувствуют нам, русским, и постараются и у себя свергнуть власть капитала.

— Вот здорово было бы, — сказал Зуйков, — везде свой трудовой человек правит, тогда и государств не надо, одна Советская власть везде, ни тебе пачпортов, ни границ! Во бы здорово!

— Это будет, обязательно будет, — заверил радист, — а пока тяжело дома. Там первыми начали создавать новый мир.

— Первая борозда всегда трудная, — сказал матрос в темном углу. — Ну давай, давай дальше, а вы, ребята, не перебивай.

— Сам помалкивай!

— Мне што, я молчу…

Радист вытер платком лицо и продолжал:

— У Советской России теперь есть военный флот, Красная Армия и даже авиация, правда, немного аэропланов, но есть. Недавно об этом сообщали англичане. И еще, товарищи, не надо забывать о солидарности, то есть о сочувствии и помощи рабочего класса всех стран нашей революции. Может случиться так, что те войска, которые они посылают сейчас против большевиков или собираются послать, восстанут и присоединятся к Красной Армии. — Радист перевел дух и сияющими глазами обвел притихших матросов.

Молчавший все время Роман Трушин с силой ударил кулаком по колену и сказал:

— Так если все возьмутся, то никто нас не сломит! Никакая, братцы, сила не сломит. Ходу бы нам только! Ветру! Такого ветру, чтобы мачты гнулись, паруса звенели!

Шторм Петрель

Среди ночи с мостика раздалась команда: «Все наверх, паруса ставить!»

По заведенному порядку, прежде чем повторить команду, боцманы, проиграли прелюдию на своих дудках, затем, наклонившись в люки, гаркнули, не жалея «луженых» глоток, и команду, и добавление к ней: «Пошел, пошел, лодыри! Выходи на ветерок!» Далее следовали слова, мало удобные для печати. Бревешкин, увлекшись, вылил в свою витиеватую импровизацию и высочайших особ, и божью матерь с младенцем, и святых угодников, и, как дань времени, «проклятых» социалистов, анархистов и почему-то букинистов, видно и их считая вредной революционной партией.

Матросы стремглав и тоже весело вылетали по трапам на палубу, уже зная, что кончилась штилевая полоса.

С северо-запада потянул слабый, теплый ветер. Матросы, истомленные жарой и бездельем, бросились к вантам и полезли к мелькающим между снастей чужим звездам. «Орион» пересек экватор, и теперь вместо Полярной звезды сиял Южный Крест, по бокам его сверкали и переливались Райская птица и Летучая рыба, плыл гигантский Корабль, видны были его Киль, Корма и Паруса, и еще множество незнакомых звезд торжественно сияли из черной бездны.

Матросам в эти минуты было не до красот южного неба. В кромешной тьме надо развязывать и вязать узлы, нащупывать уходящие из-под ног перты. Там, в высоте, для них не существовало ничего, кроме невидимых снастей и тугой, рвущейся из рук парусины.

Ветер согнал с лиц апатию, на клипере началась прежняя нормальная жизнь с круглосуточным, привычным напряжением сил, всегдашней готовностью к неожиданностям вроде шквалов и перемены ветра.

Иногда в пустынном океане показывалась стая китов. Гигантские животные совершали переход из южных полярных вод на север, где начиналась весна и уже зеленели поля планктона, суля им обильную пищу. За клипером давно увязались три акулы. Хищницы обыкновенно держались за кормой, но всегда оказывались у борта, как только бачковые вываливали отбросы.

Как-то днем к «Ориону» подошло стадо дельфинов, и акулы исчезли. Дельфины резвились вокруг корабля несколько часов и умчались на юг. На следующее утро акулы заняли свое место за кормой.

Зуйков сказал Лешке Головину, они вместе вязали мат на корме: