Клипер «Орион»

— Ну и пусть посылают, а нам-то что?

— Нельзя, Алексей Сафронович, проходить мимо загадочных явлений. Весь смысл жизни в разгадке загадок, которые ставит нам природа и наши двуногие собратья, то есть мы сами задаем друг другу.

— Да, конечно, — глубокомысленно согласился юнга. — Загадки и я люблю разгадывать. — Он пристально посмотрел на радиста и покачал головой.

— Ты что, Алексей Сафронович, так неодобрительно покачал головой?

— Никак я вас не могу понять. Ведь вы такой умнющий, все помните, страницу прочитаете — и уже готово, как стих, знаете, а вот фуражку опять забыли надеть.

— Когда это?

— Вчера.

— Хочешь, я тебе открою тайну? — сказал радист и такую состроил смешную гримасу, что юнга покатился со смеху.

— Хочу, очень, — сказал он, вытирая глаза и готовясь вновь расхохотаться над «тайной».

Неожиданно Герман Иванович сказал совершенно серьезно и как-то застенчиво улыбаясь:

— Не забываю я надевать эту проклятую фуражку, а нарочно не надеваю. Не идет она мне. Какой-то я в ней несолидный.

— Смешной! Матросы покатываются, когда вы в фуражке.

— Вот видишь. Кому приятно быть смешным? Французы говорят, что смех убивает.

— Вас-то не убивает, вы сами всегда веселый, за это вас все и любят.

— На самом деле я никогда не унываю. Такой у меня характер, и мне нравится поддерживать в людях бодрость и веселье. Хочешь еще одну личную тайну?

Юнга кивнул.

— Я, Алексей Сафронович, совсем не военный человек, не моряк, хотя море люблю, особенно океан. Я счастлив, что мне пришлось совершить такое плавание, и вот сейчас мы идем дорогой чайных клиперов. Об этом я мечтал еще мальчишкой, не всем, как тебе, выпадает счастье в пятнадцать лет совершить такое путешествие. Затем, когда учился в университете, тоже мечтал о дальних странах. И все-таки, Алеша, когда-нибудь я твердо осяду на земле. Буду сидеть в большой комнате — библиотеке и решать задачи.

У мальчика вытянулось лицо:

— Задачи? Да кто решает сам задачки, когда не заставляют? Вы не смеетесь?

— Нисколько, Алексей Сафронович. Не как в школе, посложней, вроде вот этих строчек с цифрами, или изучать незнакомые языки, а еще лучше разгадывать языки неизвестные.

— Как это — неизвестные? Никто их но знает — тогда откуда они и взялись?

— Когда-то очень давно жили пароды и исчезли с лица земли. Войны, болезни, ряд других причин — и их не стало.

— Всех до одного?

— Кое-кто остался. Несчастные люди бежали из родных мест, рассеялись по свету, но осталась их письменность.

— Интересно-то как!

— Были этруски в Греции, критяне на острове Крит, народ майя в Америке, на острове Пасхи, и ни один человек не может прочитать, о чем они писали на своих глиняных пластинках, каменных плитах, на деревянных дощечках или на стенках сосудов.

— Вот вы и прочитаете! Может быть, там что-нибудь такое, про сокровища, про клады! А?

— Сокровища? Может, и, сокровища, а теперь посиди спокойно, а я подумаю над цифрами.

— Ладно, дядя Герман. Посижу, только скажите, цифры на каком языке надо разгадывать.

— На немецком. Их надо превратить в немецкие слова.

— Ясно, вы говорили, в чем дело. Превращайте, а я еще раз посмотрю книжку.

Мальчик стал переворачивать страницы толстого учебника, а радист, будто забыв о загадочных цифрах, уставился на приборную доску.

Лешка вяло перелистывает книгу с непонятными формулами и рисунками, а сам думает: «Разве так решают задачи, да еще на немецком языке, тут на русском-то нелегко, а на немецком, наверное, и того труднее; слава богу, я знаю, как это делается: четыре класса окончил в Севастополе, надо про себя повторять, лоб морщинить или хотя бы грызть карандаш — тоже здорово помогает, а он улыбается и уставился в одну точку. Нет, так дело не пойдет».

— Дядя Герман!

Молчание.

— Дядя Герман!

— Тсс, — Герман Иванович поднял палец и перевел взгляд с приборной доски на иллюминатор. Внезапно он схватил карандаш, стал писать непонятные слова и тут же их зачеркнул.

Лешка неодобрительно покачал головой и, чтобы понапрасну не расстраиваться, вышел из каюты и нос к носу столкнулся с унтер-офицером — Грызловым.

Унтер осклабился и, звякнув в кармане ключами, сказал:

— Алексей, божий человек. Науку постигаешь? Давай, давай, хорошее дело. Да только и службу не забывай. Ты в подвахте сейчас?

— Так точно, гражданин унтерцер!

— Молодец, иди на воздух, нечего здесь в духоте вертеться.

— Есть! — Алешка козырнул, повернулся кругом и побежал по коридору к трапу, думая: «А сам-то чего здесь околачиваешься».

На баке он нашел Зуйкова, курившего в большой компании матросов. Здесь находился и Гринька Смит, переодетый в полотняную робу русского матроса. К зависти многих матросов, он курил свою фарфоровую трубку в виде русалки и уже начинал жадно прислушиваться к разговорам: он уже понемногу стал понимать русскую речь. Свободные от вахты расселись вокруг обреза с водой, куда бросали окурки, стряхивали пепел и выбивали золу из трубок. Мальчик рассказал о радисте, решающем задачи, и встрече с Грызловым.

— Говоришь, ключами в кармане звенел? — спросил Громов. — Что за ключи?

— Не знаю.