Клипер «Орион»

— На этот раз извиняю. На абордаж бы он вас не погнал, вы были ему нужны для управления парусами клипера в случае его захвата. Ну как? Я не прав?

— Конечно! Я не мог пойти на явную измену, перейти на сторону пиратов!

— Врете, Стива. Перешли, если бы знали, что есть шансы очутиться на «Саффолке». Я наблюдал за вами, когда вы увидели барона на мостике среди англичан. Ну что?

Стива молчал, закусив губу. Как он ненавидел сейчас этого прозорливого пьяницу!

— Ну, не сердитесь, — как-то совсем мягко сказал Новиков, — вы же знаете, какой я циник, мало чего приятного нахожу в жизни, и все-таки кое в чем относительно вас я согласен с Мамочкой. Толстой где-то, не помню, писал, что нет абсолютно хороших и плохих людей, так — середка наполовину, и вы можете выровняться, если захотите, в этом главное различие между вами и бароном. Тому уж не выровняться.

— Оставьте, Юрий Степанович, этот тон старой няни.

— Извольте, а посему выпьем…

Стива потянулся, сидя на диване, он еще никогда не казался себе таким сильным, смелым, удачливым. От его воли зависела судьба экипажа, корабля и его, Стивино, будущее. Он с силой ударил кулаками по пружинящей коже дивана, вскочил и, заложив руки за спину, зашагал по каюте — четыре шага от двери до Портовой стенки и назад к двери. Он репетировал свое первое появление на мостике в роли командира: «Матросы стоят на шканцах. Убраны все верхние паруса, и клипер торжественно движется по спокойному морю (в эту пору штормы здесь редки). Я останавливаюсь, глядя на озадаченные физиономии матросов, и говорю…»

В дверь заглянул Нефедов. Стива было накинулся на него:

— Какого черта! — Но тут же спохватился: нельзя обострять отношения с нижними чипами в такие минуты. — Ну, что? — спросил оп недовольным тоном.

— Да так. Думаю, может, чего надо…

— Спасибо, ничего пока. Постой! Зайди! Закрой дверь. Садись.

— Можем и постоять, но, раз приглашаете, можно и сесть, хотя, как вас стал нянчить, только лежишь да сидишь…

— Нянчить!?

— Ну не совсем нянчить, а все уход, как за дитём.

Стива опять чуть было не вспылил и, сдержавшись, сказал:

— Ты оставь это. Какая ты мне нянька! Вестовой — и только. Я уже давно должен ходить в звании лейтенанта, а если бы плавал не на этой деревяшке, то и старшего. В войну производство идет быстро… Конечно, не будь революции.

— Ничего, еще чины будут. Было бы на чем погоны носить.

— Ты что мелешь?

— Да как же, Степан Сергеевич, время-то, сами знаете. Герман Иваныч только что говорил, что у нас страшенные бои идут! Попадем в самое пламя, вспомним еще наш тихий клиперок, хотя и он уже стал не тихий.

— Ты что причитаешь, Сила? Я не узнаю тебя, бывало, слово не выдавишь из тебя, а сейчас — оратор!

— Сам удивляюсь. Будто язык подменили, и в голове мысля шевелится. Наверное, от пустой моей жизни. Когда был настоящим матросом, тогда думать было некогда, на реях наломаешься, до палубы доберешься, только и думы, как бы прикорнуть да чарки дождаться. — Нефедов повел рукой. — Да сейчас и все думать стали, потому многое самим решать надо. Раньше что — барин или староста рассудят, а теперь, выходит, сам должен решать, каким идти течением в жизни.

Стива насупил брови:

— И ты попал под влияние большевиков! В философию пускаешься! Вот что, Сила, запомни и другим передай, что все эти разговоры о Советах и какой-то особой свободе — пустое дело. Будет все, как в пятом году. Ни мы, ни союзники наши не дадим погибнуть России. Все будет, как прежде, конечно, более организованно и справедливо.

— Хорошо бы, Степан Сергеевич, — вестовой вздохнул. — Оно бы спокойней, да народ с узды сорвался, как говорит Зосима Гусятников, прямо удержу нету.

— Ну, хорошо, оставим это. Скажи лучше, что говорят на баке?

— Разное говорят, а все к одному идет: прежнего уже не будет.

— Опять про старое! Ну, а какие новости? Что говорят про того электрика, как его?..

— Белкин! Да что говорить — свои сбросили за борт. Вот оно что получается. С Мухтой не поладил — и сбросили беднягу. И надо же, человек он был хороший, совестливый. Мутят что-то на юте анархисты. Слух пошел… — Нефедов с опаской покосился на дверь.

Стива привстал от нетерпения:

— Ну что? Что говорят?

— Будто и вы стакнулись с анархией…

Стива плюхнулся на диван, чувствуя, как весь покрылся липким потом. «Неужели все пропало?» — подумал он и крикнул срывающимся голосом:

— Вранье! Брешут! Не верь. Скажи там, на баке, что неправда это…

Нефедов с укоризной посмотрел на него:

— Мухта только от вас вылетел сейчас.

— Вылетел, говоришь? Так это я его направил, приходил со своей агитацией, книги предлагал. Я его в шею!

Нефедов недоверчиво спросил:

— В шею, говорите? Такого-то да в шею?

— Не веришь?

— Ну, раз вы говорите, как не поверишь. Все же сволочь он паскудная, зверь. Когда бой был в бухте, Мухта раненого малайца ногами затоптал до смерти. Хоть и разбойник, а ведь раненый. Так он ему сапожищами голову размозжил. Ужасно было смотреть. Я кинулся, на юте дело было, хотел отнять, да тот уже мертвый. Не водитесь вы с ним, ну его к чертям собачьим. Подлец он. Убили они Белкина. Он со своим Свищем, больше некому.