Клинком и сердцем. Том 1

Стыдно признаться, но итлийский, принятый при дворе, он знал отвратительно, зато на фраганском, благодарение месьору д'Альбрэ, изъяснялся так же свободно, как на дорвенантском. И, как утверждал тот же месьор, с недурным произношением, что в устах бретера приравнивалось к высшей похвале.

— А вы, Лучано?

Аластор мельком отметил, что итлиец из синьора Фарелли превратился в устах благородного дона сначала в синьора Лучано, а теперь тот и вовсе зовет его по имени. Но, следует отдать ему должное, в тоне ни капли презрения к простолюдину. Напротив, имя итлийца звучит у Раэна мягко и тягуче. Так, словно они давно знакомы или вообще близкие друзья. Но раз Фарелли не обижается, значит, заступаться за него не стоит.

— Дорвенантский, фраганский, арлезийский, — улыбнулся шпион-приказчик и пошутил: — И немного итлийского.

— Значит, фраганский, — ответил улыбкой на улыбку Раэн. — Но сначала я сыграю вот что.

Сел у костра на собственное седло, по-восточному скрестил ноги… И лютня в его руках запела нежно и сладко, так что Аластор вздрогнул от удивления. Не то чтобы он не любил музыку! После сытного обеда приятно послушать заезжего менестреля. Потанцевать на празднике в деревне или на балу — тоже отменное развлечение. Но чтобы звуки будили что-то внутри, куда-то звали, обещали что-то невероятное, ни разу не испытанное? Чтобы от музыки в горле становилось тесно, а потом, наоборот, легко-легко, будто за спиной выросли крылья?

Он слушал молча, боясь шевельнуться, и так же молчали рядом все остальные. Лишь когда лютня смолкла, Фарелли, словно очнувшись от глубокого сна, встрепенулся и прошептал:

— Божественно. Чье это? Никогда не слышал…

— О, это совсем юный фраганский композитор, — все так же мягко сказал арлезиец. — Маэстро Блаварини. Ему прочат великую славу, и я полностью согласен. Жаль, что остальная его музыка слишком сложна, чтобы сыграть на одной лютне. А теперь обещанная баллада для прекрасной доньи!

Он слегка улыбнулся и снова тронул струны, отозвавшиеся теперь весело, игриво и ласково. Сыграл вступление и запел. Эту фраганскую балладу Аластор знал, наставник порой мурлыкал ее себе под нос, а иногда, будучи в прекрасном настроении, даже играл. Правда, на гитаре, а не на лютне. Что-то про любовь, которая растет в саду, словно алая роза. А еще подобна песне, с которой идут в путь… В общем, обычная красивая чепуха, которая так нравится девушкам.

Вот и Айлин слушает с удовольствием, щеки раскраснелись, губы кажутся пухлыми, нежными и яркими. А волосы, вроде бы тщательно заплетенные итлийцем в косу, снова растрепались, и золотистое облачко окружает ее лицо…

Аластор отвел взгляд, поймав себя на том, что слишком долго и пристально смотрит на подругу. А это неприлично! И неважно, что она этого взгляда не замечает, потому что слушает балладу. Вот прав был отец, говоря, что дворянину пристало владеть не только оружием, но и изящными искусствами. Умел бы Аластор играть или хоть прилично петь! Нет, петь его учили, но… В этом он точно не был силен. Да и занятия предпочитал совсем иные. Пофехтовать, проверить счетные книги, объездить лошадь… Да хоть секирой покидаться — и то больше пользы!

— Браво, благородный дон, — улыбнулась Айлин, когда баллада закончилась. — Вы прекрасно поете!

Раэн поклонился, не вставая, и тут Фарелли вкрадчиво поинтересовался:

— Не смею настаивать, но не хочет ли благородный дон отдохнуть? И заяц подоспел как раз… А если вы не слишком ревнуете к своей лютне, то, может быть…

— Хотите сыграть? — усмехнулся арлезиец. — Я не ревнив, извольте! Кому попало в руки не даю, но здесь особый случай.

Что он имел в виду, Аластор не понял, зато увидел, как руки этих двоих на мгновение встретились на передаваемой лютне. И быстрые взгляды, которыми обменялись оба южанина, чтоб их. Странно. И подозрительно. Или нет? Может, он себе что-то придумал, и это костер так отблескивает?

У Фарелли голос оказался не хуже. Выше и звонче, но чистый и какой-то яркий, Аластор не мог подобрать другого слова. Пел он по-фрагански, но потом, сбившись, рассмеялся и перешел на итлийский. И оказалось, что по-итлийски синьор Паскуда поет еще лучше, не в пример своему хвостатому собрату. Аластор даже заслушался, хотя почти не понимал слов. Что-то про море и солнце, кажется… А потом итлиец сменил песню и натурально замурлыкал, низко и томно. Арлезиец приподнял брови, улыбнулся одобрительно и вдруг подхватил мелодию. Два кота! Ну чисто два кота, взывающие к своим прекрасным кошачьим дамам! И когда успели так спеться?!