Клинком и сердцем. Том 1

— Скажите, дон Раэн, — спросила вдруг Айлин, задумчиво теребя роскошный воротник Пушка, что положил ей морду на колени и прикрыл глаза от удовольствия. — Мне, право, неловко…

— Готов ответить на любой вопрос прекрасной доньи! — с готовностью отозвался арлезиец.

— Не вы ли тот самый благородный дон, — медленно продолжила Айлин, явно подбирая слова, — у которого хватило удачливости выиграть должность бургомистра? И мудрости, чтобы немедленно проиграть ее обратно?

— О-о-о… — Раэн даже привстал, глядя на нее с восхищенным удивлением. — Но откуда столь юная… Погодите, там же был всего один дорвенантец! Неужели… неужели он помнит? И даже рассказывает эту историю?!

— Ну, если мы с вами говорим об одном и том же человеке, — снова как-то неловко улыбнулась Айлин, — то он называл вас дорогим другом. Конечно, он помнит вас. И вы… может быть, встретите его в Дорвенне?

— Как раз на это я и надеюсь, — не без растерянности отозвался арлезиец. — Мы давно не виделись, и с моей стороны не очень учтиво приезжать к нему без предупреждения, но когда-то он звал навестить его в вашей прекрасной стране. И сейчас я еду именно к нему. Вы хотите ему что-то передать?

— Да, пожалуй. — Улыбка Айлин была все такой же бледной, и у Аластора почему-то неприятно защемило сердце. — Ничего особенного. Просто… передайте ему мой поклон и… самые лучшие пожелания. И скажите, что я… впрочем, нет, пожеланий вполне достаточно.

— Непременно сделаю это, прекрасная донья, — учтиво склонил голову арлезиец. — О, простите, мне следует напоить коня. Нет-нет, синьор Лучано, не беспокойтесь, я сам сполосну кружку! Такие пустяки, право!

Он встал и отвел коня к ручью, действительно прихватив с собой успевшую испачкаться посуду. Итлиец последний раз перевернул мясо над углями и приготовил миску, чтобы его снять, Аластор же вопросительно взглянул на Айлин. Угли костра бросали золотые и алые отблески на ее щеки, но все равно казалось, что она бледна.

— Все верно, — ответила подруга на его взгляд. — Это и правда тот самый дон Раэн. И я очень этому рада. Тот, кто зовет его другом, разбирается в людях, и его мнению я верю.

— Тем лучше! — отозвался от костра Фарелли. — Хм, а не будет ли страшным нарушением этикета, если мы просто положим это мясо на хлеб?

— Я думаю, так будет намного вкуснее, — уже веселее сказала Айлин. — Кажется, этикет остался в Дорвенне, как и многое, что казалось очень важным, а на деле…

Она осеклась, потом смущенно улыбнулась и продолжила:

— А знаете, когда-то я очень сильно поссорилась со своим… братом.

Аластору показалась странной заминка перед последним словом, но потом он вспомнил тот скандал пятилетней давности, о котором узнал гораздо позже. И почему Айлин так упорно не зовет себя леди Ревенгар.

— Из-за этикета? — понимающе уточнил итлиец.

— Да, — уже совсем светло улыбнулась Айлин. — Мне было всего двенадцать. Я слишком вольно повела себя на домашнем празднике у своих друзей, с которыми училась в Академии. Они намного старше меня и оба — юноши. Я стояла слишком близко к ним, когда мы любовались фейерверком. Конечно, это было недопустимо. Брат меня осудил, хотя мы даже не оставались наедине. И он был прав. Этикет — это очень, очень важно…

«А сейчас она ночует в палатке с двумя мужчинами, — с холодной ясностью подумал Аластор. — И от этого пятна на репутации ни одна порядочная девушка уже никогда не сможет отмыться. Неважно, что мы оба относимся к ней с почтением, высший свет никогда не простит подобного. Что же я наделал… И как это исправить? Можно ли вообще исправить подобное?!»

— Но теперь я думаю, что есть вещи гораздо важнее, — с безмятежным спокойствием продолжила Айлин. — Например, тепло и еда, которыми можно поделиться. Дружба, семья, любовь… То есть я имею в виду любовь к своей стране! — закончила она и порозовела щеками уже по-настоящему, а не от бликов костра.

— Вы совершенно правы, изумительная донья, — тихо сказал вдруг появившийся рядом арлезиец. — Ах, сколько мудрости в ваших словах. Любовь гораздо важнее этикета, ведь это зерно, из которого растет и дружба, и верность, и отвага, и все прекрасное, что есть на земле. Синьор Лучано, а не пустить ли нам по кругу эту флягу? За красоту и мудрость прекраснейшей из дорвенантских дев!

— Всем сердцем поддерживаю, благородный дон! — откликнулся итлиец. — Кстати, мне показалось или у вашего седла приторочена лютня?

— Она самая! — слегка поклонился Раэн. — И если благородное общество пожелает…

Он испросил взглядом разрешения Аластора, и тому пришлось поблагодарить со всей возможной вежливостью.

— Лютня! — воскликнула Айлин, и ее странная подозрительная грусть наконец исчезла. — Вы играете, дон Раэн?

— Немного, — улыбнулся арлезиец, действительно снимая с седла кожаный плоский футляр. — До настоящих мастеров мне очень далеко, но надо же развлекать себя в дороге. Правда, дорвенантских песен я не знаю. Разве что старые баллады, но они такие унылые! Прекрасная донья знает арлезийский? Итлийский?

— Лучше всего я знаю итлийский, — признала Айлин. — И фраганский… Аластор, а ты?

— Фраганский, — сдержанно сказал Аластор.