Клиент

— Я тут тебя подожду вечером, Том. Ты хорошо поработал.

— Ага.

Финк замолчал, и Рой щелкнул выключателем.

— Подготовь Большое жюри, — бросил он Уолли, который соскочил со стола и направился к двери. — Пусть Гувер устроит перерыв. Нам больше минуты не понадобится. Достань мне дело Марка Свея. Скажи клерку, что повестки должны быть вручены завтра во второй половине дня.

Уолли открыл дверь и исчез. Фолтригг вернулся к окну, бормоча про себя:

— Я знал. Я знал, и все тут.

* * *

Полицейский в штатском расписался в журнале у Дорин и ушел вместе со своим напарником.

— Следуй за мной, — сказала она Марку с таким видом, как будто он снова согрешил и терпению ее приходит конец. Он последовал за ней, наблюдая, как раскачивается ее широкий зад в черных эластичных брюках. Довольно тонкая талия была перехвачена широким блестящим ремнем, на котором висели связка ключей, две черные коробочки непонятного назначения и наручники. Пистолета у нее не было. Блузка форменная, белая, с различными нашивками на рукаве и золотой тесьмой по воротнику.

Когда Дорин открыла дверь в его маленькую камеру, она вошла вслед за ним и прошлась вокруг комнаты, как собака, вынюхивающая наркотики в аэропорту.

— Удивительно, что ты сюда вернулся, — заметила она, проверяя туалет.

Марк не нашелся, что ответить, да и не хотелось ему разговаривать. Он смотрел, как она наклоняется и приседает, и думал о ее муже, мотающем тридцатилетний срок за ограбление банка, и решил, что, если она станет настаивать на разговоре, он про него спросит. Это охладит ее пыл, и она поскорее уберется.

— Должно быть, огорчил судью Рузвельта, — произнесла она, выглядывая в окно.

— Наверное.

— Надолго ты сюда?

— Он не сказал. Меня завтра снова вызывают.

Она подошла к койкам и принялась поправлять одеяла.

— Мы тут читали про тебя и твоего братишку. Странное дело. Как у него дела?

Марк стоял у дверей и очень хотел, чтобы она поскорее ушла.

— Может, он умрет, — заявил он печально.

— Да что ты!

— Ага, это ужасно. Он в коме, ну, знаете, сосет большой палец, что-то бормочет и все. Глаза совершенно закатились. И ничего не ест.

— Ты прости, что я спросила. — Ее сильно подкрашенные глаза широко раскрылись, и она перестала оглядывать комнату.

«Ага, готов поспорить, ты еще пожалеешь, что спросила», — подумал Марк.

— Мне бы надо быть там, с ним, — вздохнул он. — Там моя мама, но у нее нервный стресс. Она пьет много таблеток, сами понимаете.

— Мне очень жаль.

— Просто жуть. У меня самого все время голова кружится. Может, со мной случится то же, что и с братом, кто знает.

— Тебе что-нибудь принести?

— Нет, мне просто надо полежать. — Он подошел к нижней койке и упал на нее. По-настоящему обеспокоенная Дорин присела около него.

— Если что нужно, милый, ты мне скажи. Хорошо?

— Ладно. Вот если бы пиццы.

Она встала и немного подумала. Он закрыл глаза, как будто ему было очень больно.

— Посмотрим, может, что и придумаем.

— Я не обедал, понимаете.

— Я скоро вернусь, — пообещала она, уходя. Дверь громко щелкнула, закрываясь. Марк вскочил на ноги и прислушался.

Глава 27

В палате было темно. Свет выключен, дверь закрыта, шторы задернуты, единственное освещение — немой телевизор высоко у стены. Дайанна чувствовала себя полностью опустошенной морально и разбитой физически после восьми часов лежания с Рикки на кровати. Она гладила его, обнимала, утешала и вообще старалась быть сильной в этой темной маленькой палате.

Два часа назад приходила Реджи, и они проговорили полчаса, сидя на раскладушке. Реджи сообщила про слушание, уверила ее, что Марк накормлен и ему не грозит никакая опасность, описала его комнату в центре для несовершеннолетних (ей приходилось бывать там раньше), сказала, что там он в большей безопасности, чем здесь, и рассказала о судье Рузвельте и ФБР с их программой защиты свидетелей. Поначалу идея показалась Дайанне привлекательной. Они просто переедут в другой город, у них будут новые имена, новая работа и приличный дом. Всей этой чехарде придет конец, и они начнут новую жизнь. Можно выбрать большой город с хорошими школами, где ее мальчики затеряются в толпе. Но чем дольше она лежала, свернувшись рядом с Рикки, и смотрела поверх головы сына в стену, тем меньше ей эта идея нравилась. По сути, она была ужасна — все время убегать, бояться любого стука в дверь, паниковать каждый раз, когда мальчики задержатся в школе, всегда врать насчет своего прошлого.

Самое страшное здесь то, что это навсегда. Что, если, спрашивала она себя, когда-нибудь, через пять или десять лет, когда суд в Новом Орлеане уже будет давным-давно позади, кто-нибудь, кого она даже никогда не видела, сболтнет что-нибудь, это услышат те, кому не следовало бы, и их след мгновенно отыщется? И, когда Марк будет, скажем, уже в старшем классе, этот кто-то подойдет к нему после игры в футбол и приставит к виску пистолет? Хоть его имя будет тогда не Марк, он все равно умрет.