Клятва при гробе Господнем

– Ну, ну! положим и так, – заговорил он, – но как ему было не подкрепить брата, отдать его на добычу Москве, поехать самому в пасть волку? Потом обольститься обманом и броситься на драку с татарами, не зная, что к нему пришли в то время незваные гости и рос-пили его княжеские свадебные меды?

Опять красноречиво пустился Гудочник в рассказы: блестящим образом выставлял как великую добродетель доверчивость Шемяки, чернил вероломство Василия, изъяснял, сколь полезен будет для Новгорода владетель Москвы, Шемяке подобный, и как опасно дать усилиться Василию.

– Вам опасна только Москва, – продолжал он, – добрый Казимир[162], когда Владислав[163] беспрестанно задает ему при том работу своим ненасытным честолюбием, когда он собирается воевать турков, владеть чехами и уграми, и не подумает угнетать Новгород. Вот разве ливонские крыжаки[164] вам опасны? – примолвил Гудочник усмехнувшись.

Все засмеялись: «Мы пошлем на них свою волость Плесковскую: не стоит самим новгородцам рук марать с этими белыми епанчами».

– Что с них возьмешь, если и побьешь их? – сказал другой собеседник. – Голь, да и только! Замшанные душегрейки их и на рукавицы новгородцам не годятся, а брони так малы, что и полновгородца не влезет в такую кольчугу, где три крыжовника помещаются…

«Сухопарый же народ! Но что слышно об их приготовлениях? Смотри: не пугнула бы вас Ганза, да не Проклял бы папеж римский!»

Снова хохот: «Да! Вступится твоя Ганза, когда у нее в Новгороде столько заложников и залогу? Эти бусурманы за гривну продадут нам всех своих крыжовников! Вот папеж так опасен. Ах! он окаянный: пишет, слышь ты, грамоту, где называет нас идолопоклонниками и уверяет, что мы жидовской да махметовой веры!»

– Ах, он обливанец!

«Ксенз бритый!»

– Крыжовник краснолапый!

«Ну, – сказал Гудочник, стараясь возобновить прежний разговор, – из всего и выходит, что вам надобно только Москве спеси посбить, а Шемяка-то какая славная для этого дубина! Вы говорите, он легкомыслен, доверчив: тем лучше, – из него что хочешь, то и делай. Он храбр, он добр, он разгульлив. Хе! подраться ли, попить ли… что твой новгородец! Мне что: ведь не детей с ним крестить; мне только отдай он Суздаль моим князьям».

– А что, Иван Феофилович, скажешь ты про своих князей, ась?

«Об них сам я ничего не скажу и другим сказать ничего не дам», – отвечал Гудочник угрюмо.

– Э! ты уж и сердишься! Я только хотел домолвить, что… хм! ребята, кажется, добрые…

«Обещают снять все пошлины с хмеля, когда будут владеть Суздалем», – сказал один собеседник.

– Вот и видно, что ты браги сам не любишь: все как бы хмелину с рук сбыть да пустить в продажу! – примолвил другой.

«Что много толковать! – сказала Марфа. – Решено: Новгород помогает Шемяке. Похлопочите-ка вы завтра, как вече-то вам уладить».

– О! за этим дело не станет… Что ты, Осип Терентьевич, все задумываешься?

«Признаюсь вам, куда не любится мне это, как говорят о войне с Москвою. Так вот сердце и вещует недоброе – уж не нажить нам добра от наших ссор с Великими князьями!»

– Мне кажется, скоро новгородские мужи станут учиться бодрости у слабых жен, – сказала Марфа с негодованием. – Вещеванью сердца верить – все равно что у кукушки о годах спрашивать.

«Ты знаешь, Марфа Ивановна, трусил ли я когда-нибудь. Но после того, как видел я погибель бесстрашного Айфала Никитича; видел, что если нет благословения-Божия, то никакая храбрость и сила не помогают; с тех пор, как этот Железный Кулак погиб в бою с булгарами, а я просидел после того в полону три года, в тяжком рабстве…»

– Давно ли было это? – спросила насмешливо Марфа.

«Да, теперь вот о Семенове дне будет лет двадцать семь… Нет! более…»

– И ты все еще не опомнишься от испуга, Осип Терентьич?

«Ох! нет, нет!»

– Пора одуматься! Да и кто тебе говорит, что благословения Божия нет на войну с Москвою? Не за то ли и Айфал твой погиб, что продавал Новгород Москве? Такие дела не благословляет Господь, когда предает человек свою родину либо робеет и трусит. Он всегда благословлял нас, когда мы крепко и правдиво становились за Святую Софию; благословлял, когда отцы наши посадили Ярослава на киевском престоле[165], когда с Мстиславом Удалым возвратили они престол Константину[166], когда отстояли они Святую Софию от тьмы войск Боголюбского[167], когда под Орлецом смиряли гордость Василия Димитриевича[168], когда с Александром гоняли шведов на Неве…

«Не спорю, не спорю, матушка; но если недоумение, налагаемое на душу человека, не есть глас божий, то разве не боишься ты предвещания, какое недавно было вашему владыке? Тут уж нечего нам мудровать, а только молиться: спаси, Создатель, и не дай нам дожить!»

– Какое предвещание? – спросил Гудочник.

«Ты не слыхал, Иван Феофилович, что у великого князя недавно родился сын Иоанн!»

– Слышал.