Клятва и меч

Она сочинила послание в тайне ото всех. Даже свою служанку Эдвигу она отослала погулять, а когда та вернулась, изрядно, продрогнув, письмо уже было тщательно спрятано среди других бумаг. Элиза решила: если письмо останется без ответа, то мужу необязательно знать о нем. Если же Матильда откликнется… что ж, тогда будет видно.

Нелегко давалось ей каждое слово, приходилось долго обдумывать каждую фразу, прежде чем написать ее. Матильда, без сомнения, была неординарной женщиной, одаренной редкой красотой, силой духа и удивительной властью над мужчинами. Под ее обаяние попали влиятельные люди. Воздух Англии был пропитан рассказами о Матильде, о ее чарах, которыми она буквально околдовала своих бесчисленных поклонников, всегда добиваясь желаемого.

Элиза знала об этом, потому чувство естественной ревности у нее соседствовало с искренним восхищением, а прирожденная гордость – с горячим желанием помочь мужу. Она не могла ничего требовать от императрицы, но не желала ничего и вымаливать. Если эта женщина любит Бриана так, как он в это верит, то она должна без промедления послать им людей и денег. Если же Матильда ответит отказом, то этим укрепит ее уверенность в том, что чувство Бриана осталось без взаимности.

Элиза вздохнула, откинула со лба темные волосы, окунула гусиное перо в чернильницу и написала:

«Императрице Матильде, графине Анжуйской – от Элизы, леди Уоллингфорд, с приветствиями.

Вы, конечно, слышали от вашего брата, графа Роберта Глостерского, как в прошедшем году Бриан Фитц и несколько других верных вам дворян отказали в лояльности королю Стефану и заперлись в своих замках, готовясь к возможной осаде. По совету графа Роберта многие из них сделали вид, что смирились с новым королем и тем самым избежали кровавого конфликта. Ныне же, услышав о засаде, которую устроили вашему брату, мы весьма встревожились…»

Элиза намеревалась начать следующую строчку со слов: «Лорд Бриан Фитц», но передумала и с легкой улыбкой удовлетворения написала:

«Мой супруг растратил в прошлом году свои средства, готовя замок к осаде в случае нападения короля. Сейчас он вновь вынужден заниматься этим же. Он не намерен просить вас о помощи, считая, что вы так же ограничены в средствах, как и мы. Я не могу поверить, что это так, зная, что прежде всего гордость мешает моему супругу обратиться к женщине, которой он так восхищается».

Последняя фраза заставила Элизу вздрогнуть и задуматься. Она не нашла в себе силы сразу продолжить письмо. Она видела, как Бриан менялся в лице, только заслышав имя Матильды, но его жене было нелегко это признать. Однако слова уже написаны, и Элизе показалось, что ревность сейчас слегка отпустила ее сердце. Окуная перо в чернильницу после каждой написанной фразы, она продолжила:

«Вы, императрица, без сомнения, хорошо представляете всю стратегическую значимость Уоллингфорда. Если он падет, то король Стефан будет доминировать на Темзе и контролировать восточные ворота в Лондон. Думаю, вы не простите себе, если ваш верный сторонник потеряет эти позиции. Потому-то ваша помощь может быть ценной вдвойне – и для нас с лордом, и для вас…»

С холодной усмешкой Элиза закончила:

«Я молюсь за вас и вашего супруга Готфрида Ангевина, графа Анжуйского, желаю вам успеха в Нормандии и призываю вас так же горячо молиться за вашего преданного сторонника лорда Фитца и за меня, его жену».

Она с облегчением откинулась на спинку кресла, давая чернилам высохнуть, прежде чем повторно прочитать послание. Элиза подумала, что оно не очень-то удачное, одновременно излишне формальное и слишком цветистое. Впрочем, как такое письмо ни напиши, вряд ли останешься полностью довольной. Она любила Бриана и только ради него попросила о помощи женщину, к которой не скрывала ревности. Большего сделать она не могла.

Закрыв глаза ладонями, Элиза тихонько всплакнула, и не только оттого, что ее гордость была уязвлена. Она опасалась скорого приезда Матильды в Уоллингфорд.

Констебля Варана одолевали свои проблемы…

Молодой дворянин ладно сидел в седле и тихонько напевал себе под нос, искоса поглядывая по сторонам. Он относился к числу тех новых придворных, которые появились при дворе короля Стефана, и был полон тщеславия. Больше всего его волновало впечатление, какое он производит на людей, мимо которых проезжает, будь это даже неприметный вилланин. Молодой дворянин втайне надеялся, что даже неотесанные простолюдины проникнутся почтением к его изысканным манерам. Одному Господу было известно, сколько времени и сил он потратил, отрабатывая перед зеркалом свою походку, поклоны, надменные взгляды, улыбки восхищения и иронию. Более всего ему удавалось горделиво вскидывать голову, при этом плавно раскачивалось павлинье перо на его шляпе формы птичьего клюва. Любил он и время от времени поворачивать голову из стороны в сторону так резко, чтобы его длинные волосы рассыпались по плечам.