Клятва

Вой сирен, взорвавших ночное спокойствие, шел будто изнутри темной спальни. Я подскочила на кровати — тело отреагировало гораздо быстрее мозга. Рядом вздрогнула Анджелина и вытянула руку, вцепившись в меня пальцами.

Я мигнула, пытаясь прогнать сон и понять, что случилось. На улице продолжали выть сирены.

«Это нападение, — постепенно начала сознавать я. — На город напали». Судя по звукам, это была не учебная тревога.

Дверь в спальню распахнулась, ударившись о стену. Я вновь подпрыгнула.

В комнату влетел отец, на ходу бросая мне ботинки и куртку. Мать уже подняла Анджелину и натягивала на нее одежду.

На то, чтобы медлить и раскачиваться, времени не было. Я влезла в рукава куртки.

— Бери сестру и бегом в шахту, — отрывисто и деловито сказал отец.

Мать протянула мне руку Анджелины, и я взяла ее, пытаясь дрожащей ногой попасть в расшнурованные ботинки.

— А вы? Вы с нами не идете?

Опустившись на колени, отец принялся завязывать мне шнурки, а мать гладила волосы сестры. Она поцеловала нас, едва сдерживая слезы.

— Нет. Мы останемся здесь на случай, если придут войска. Если мы с матерью будем здесь, они могут решить, что нас только двое и мы живем одни. — Завязав мне ботинки, он встал и наткнулся на мой встревоженный взгляд. — Тогда, надеюсь, они не станут искать тебя и твою сестру.

Его слова ничего не прояснили — все это вообще не имело никакого смысла. С чего вдруг войска заинтересуются нами, с родителями или без? Зачем им искать двух девочек, двух детей, исчезнувших в ночи?

Я покачала головой, собираясь возразить ему, сказать, что без них я никуда не пойду, но не смогла выговорить ни слова.

— Иди, Чарлина. Быстрее же. — Он подтолкнул меня к дверям. — Нет времени спорить.

Как я ни упиралась, он был сильнее и без труда преодолел мое сопротивление.

Анджелина повисла на мне, обхватив руками шею и сжимая Маффина в побелевшем кулачке. Ее большие глаза были наполнены ужасом.

Под пронзительным, отдававшимся в ушах воем сирен я уступила, понимая, что обязана увести Анджелину в укрытие.

— Мы придем, когда будет безопасно. — Увидев, что я, наконец, иду к дверям, отец смягчился.

За спиной слышались всхлипывания матери.

На улице я влилась в людское море из сотен и тысяч горожан, выбежавших из своих домов. Меня толкало и швыряло во всех направлениях, и я чувствовала, как толпу охватывает паника.

Здесь, на открытом месте, рев сирен оглушал: громкоговорители, стоявшие через каждые сто футов, в подобных ситуациях служили системой тревожного оповещения. Анджелина зарылась в мою куртку, пытаясь спрятаться от резких звуков. Среди воя сирен до меня доносились плач и крики испуганных, отчаявшихся людей, но не было ничего, что указывало бы на военные действия. Ни шума моторов над головами, ни взрывов бомб, ни далеких ружейных выстрелов.

Впрочем, неважно: сирен вполне достаточно, чтобы двигаться дальше.

В городе были специальные убежища, располагавшиеся в церквях, школах и даже в заброшенных переходах под улицами. Именно туда держало путь большинство людей. Там семьи договаривались встретиться на случай, если боевые действия начнутся в опасной близости от дома.

Однако мы с Анджелиной направлялись не в такое бомбоубежище, поскольку отец считал, что эти укрытия чересчур на виду. Они не смогли бы никого уберечь. Их стены не спасут от войск, которые готовились войти в город с востока, или от повстанцев, сражавшихся, чтобы свергнуть королеву Сабару. Иногда людей следовало бояться больше, чем оружия — по крайней мере, в разгар войны. Люди могут быть жестокими, беспощадными, смертельно опасными.

Мы прятались в другом месте. В стволе шахты за городом.

Обхватив Анджелину, я пробиралась сквозь толпу, тяжело стуча ботинками по мостовой, наклонившись вперед и периодически натыкаясь на людей. Чем дальше мы уходили от центра, тем меньше вокруг становилось беженцев, и, в конце концов, мы остались вдвоем, если не считать редких путников, быстро скрывавшихся в ночи.

Мы приближались. Я уже видела окружавшие город стены, выстроенные ради нашей безопасности, чтобы остановить врагов, но теперь ставшие для нас ловушкой. Только они отделяли нас от скрытых за ними шахт.

Я смотрела, как по этим стенам взбираются люди, которые, по всей вероятности, рассуждали так же, как мой отец.

Мы достигли периметра, и теперь между нами и нашей целью высилась бетонная баррикада. Я опустила Анджелину на землю.

— Ты пойдешь первая, — сказала я.

Она напряглась, но возражать не стала. Я подняла ее как можно выше и изо всех сил подтолкнула. Я слышала, как она упала на землю с другой стороны стены, но сейчас было не время чувствовать себя виноватой.