Клятва

— Уходи из моего дома. Тебе нечего здесь делать.

Воцарившаяся тишина была такой долгой, такой тяжелой и многозначительной, что даже в тот момент я понимала достаточно, чтобы испугаться до глубины души. Дрожа, я отступила назад, в тихий темный воздух.

Помню, как другой человек заговорил вновь, негромко, почти шепотом.

— То, что она делала, незаконно. Либо ты ее сдашь, либо я.

Отец ответил мгновенно.

— Я не позволю тебе этого сделать.

Я крепко сжала свою куклу и, не оборачиваясь, продолжила пятиться медленными, ровными шагам.

Бесшумно скользнув под кровать, как учил меня папа, я свернулась клубком, и по моим щекам потекли слезы. Я закрыла глаза и заткнула уши, чтобы не слышать раздававшийся из-за двери шум, а потом — пришедшую снаружи звенящую тишину.

Я пряталась в темноте, страшась, что звуки сотрясающейся двери каким-то образом материализуются в спальне. Но этого не произошло, и возникшее следом затишье тянулось, кажется, целую вечность. Я устала, положила голову на холодный пол и просто ждала.

Наконец, входная дверь скрипнула, и мое сердце сжалось. Я чувствовала каждый свой вдох и выдох. Глаза расширились, пытаясь разглядеть в царящей вокруг темноте, чьи это ноги приближаются к кровати. От скребущего звука тяжелых ботинок о камень моя кожа покрылась мурашками.

Я приподнялась на локте, всматриваясь в темноту. В горле застрял комок.

А потом матрас надо мной тяжело просел, и я услышала глубокий вздох.

— Можешь выходить.

Услышав отцовский голос, я быстро выбралась из-под кровати, изо всех сил ползя на животе. Не успела я вылезти целиком, как он подхватил меня и вытащил наружу. Я забралась на его теплые колени, поджав под себя ноги, и обняла худыми руками за пояс, вдыхая знакомый запах.

Он долго обнимал меня прежде, чем заговорить — между нами было много того, о чем говорить не следовало, что должно было остаться невысказанным. Наконец, из груди его вырвался голос, шепчущий мне прямо в ухо.

Он говорил на англезе, и мягкие звуки языка делали смысл его слов не таким жестким, как в разговоре с человеком из соседней комнаты.

— Ты не можешь больше так делать. Ты должна быть осторожна. — Затем он поднял меня с колен, уложил на мягкие подушки и перешел на более гортанные звуки нашего родного языка.

— А теперь спи, малышка. Мне нужно убраться, пока не вернулась мама.

Он подоткнул одеяло и, склонившись, мягко коснулся губами моего лба. Мои веки отяжелели и закрылись; я помню, что чувствовала себя в безопасности, зная, что отец меня защитил, как делал это всегда…

…и постаралась забыть о пятнах крови на его рубашке.

Я вздохнула и посмотрела на отца, понимая, что единственное, чего он хотел, это безопасности для всех нас, для меня и Анджелины. Почему мне было так сложно признать собственную ошибку?

— Ты прав, папа, — наконец, сказала я. — Я буду осторожнее, обещаю.

Он улыбнулся. Улыбка вышла слабой, но я была за нее благодарна.

— Знаю, что будешь, малышка. — Он взял мою руку и крепко сжал пальцы.

Входная дверь распахнулась, и в дом вбежала Анджелина, маленькая, полная энергии, с перепутанными светлыми волосами, делавшими ее похожей на крохотный вихрь. За ней вошла мать.

— Не пора ли нам в постель? — Я подхватила сестру на руки, используя это как предлог для избавления от чувства, будто я разочаровала отца.

Анджелина кивнула, хотя сна у нее не было ни в одном глазу.

Я кивнула, прощаясь с родителями, отнесла свою растрепанную сестренку в нашу общую спальню и усадила на единственную кровать. Оставив ее раздеваться, я отправилась за мокрым полотенцем, чтобы стереть грязь, которую она умудрилась собрать на себя в течение дня.

— Ты грязнуля, — обвиняюще произнесла я, стирая пятна с ее белоснежной кожи. Она улыбнулась, обнажив полный рот зубов. — И Маффин тоже грязнуля, — пожаловалась я, глядя на неопрятную игрушку, которую она повсюду таскала с собой — изношенного, потрепанного кролика, мой подарок.

Годы не пощадили Маффина. Его мех стал таким тонким, что местами был прозрачен, и игрушка выглядела, словно больная чесоткой. Из-за грязи мягкий белый мех покрылся коричневыми нездоровыми пятнами.

Анджелина схватила старого кролика, не желая, чтобы я его вытирала.

К тому моменту, как я отмыла сестру и переодела ее в ночную рубашку, Анджелина прижималась ко мне, едва в состоянии держать голову.

— Ну вот, соня, — прошептала я, укладывая ее под одеяло и пристроив рядом грязного кролика. Анджелина никогда не спала без Маффина.

Я забралась на кровать рядом с ней, придвинула поближе лампу и вытащила подаренную Ароном ткань. Я уже разрезала ее на куски, придумав собственную модель, и скрепила их булавками. Вытащив иглу из катушки на прикроватном столике, я начала работать, вновь отметив ощущение, возникавшее от движения шелковой ткани между пальцами, и подумав, каково это — носить нечто столь возмутительно тонкое.