Клевые

Он краснел и терялся, как мальчишка, когда Ленка обращалась к нему. И если бы не строгие взгляды матери, насмешливые, колкие замечания сестры, Егор потерял бы самообладание, поддавшись чарам Ленки.

И только Серафима с Тонькой не воспринимали девку как неземное создание. Относились к ней одинаково ровно, ничем не выделяя из других.

Только они не восторгались, не хвалили. Зная: она сыта и разбалована восхищениями. Понимали причину самоуверенности и лени. Девка и впрямь была ленивой. Даже постель за собой не стелила. А Антонина, заглянув поутру, всегда поругивала Ленкину неряшливость.

— Эй, Цыпа! А ну! Прибери у себя в комнате! За тобой негров нет! Шустри! Чего развалилась в ванне, отмокаешь уже два часа! Не то сейчас помогу выскочить из нее! — стучала шваброй в двери.

— Шевелись, бабочка, сама! Прислугу ни за кем не держим! — поддержала Антонину Серафима, окинув Цыпу строгим взглядом.

Ленка наспех совала в шкаф свою одежду, не развесив на плечики, комками запихивала. Закидывала койку одеялом, не расправив простынь. Девка не умела стирать и гладить. А потому испачканное белье просто выбрасывала, завернув в газету. Покупала новое. Это на втором месяце подметила Антонина. И, выругав Цыпу с глазу на глаз, затащитла в ванну, показала, как нужно стирать. Предупредив, что в другой раз опозорит при всех.

Имено Антонина назвала Ленку Цыпой. И словно забыла имя девки.

Серафима не ругала грубо, но заставляла готовить, убирать на кухне. Ленке охотно помогал Егор, подсказывал. Заметив, что Цыпа бездельничает, расставив ноги, заголив грудь, а мужик роняет слюни, приводит в порядок кухню, Тонька приходила в ярость.

— Чего развесила тут свои буфера? Ишь, расшеперилась, выставилась напоказ! Живо сдергивай задницу со стула! Не надейся на Егора! Он не нянька за тобой! — выпроваживала брата из кухни.

Принималась гонять Цыпу до тех пор, пока кухня не начинала сверкать чистотой и порядком.

Егор, покидая кухню, вздыхал, оглядывался на Цыпу. Но перечить сестре не решался.

Ленка бросала вслед ему тоскующие взгляды. Нет, она не любила его. Просто жалела о том, что не успел мужик полностью убрать кухню, и теперь ей самой предстоит мыть гору грязной посуды, стол и мойку, шкафы и пол, протирать от пыли стулья и подоконники, вытереть насухо стекла окон и двери.

— Как ты жила, что до сих пор ни хрена по дому не умеешь делать? — удивлялась Антонина.

— А кто бы меня учил, если я не жила в семье? Сколько помню себя, поначалу — детский сад. Там были няньки. Потом — интернат. За собою посуду не мыла. За другими и подавно! — отозвалась Ленка.

— Куда же родители делись?

— Да никуда! Они жили, работали! Интеллигенты! А потому в нашем кругу считалось неприличным самим растить детей. Это беспокойно и хлопотно. Отнимает много времени и здоровья. А мама

врачом работала. Ей просто необходимо было держаться в форме. Отец — режиссер театра. Он не выносил шума детских голосов, вида горшков и пеленок. Не любил возню с детьми. Поэтому я редко с ними виделась. Мною занимались няньки, потом домработница — кормила и обстирывала, убирала и в моей комнате, она была далеко от родительских покоев. У нас не принято готовить, стирать самим! Такое унижало женщин нашего общества. Мама тоже так росла. Никогда не брала в руки кастрюльку или утюг. Это считалось позором. Зато уже с детского сада я училась говорить по-фран- цузски.

— Что за детсад? Мой отец — физик! Но я в детсаде не училась языкам! — вспомнила Тоня.

— Моя мама работала в Кремлевке! Потому я ходила в круглосуточный детсад. Он был недоступен обычным детям. Туда брали избранных… Я к семи годам уже неплохо говорила на французском, играла на пианино, знала работы известных художников, скульпторов, архитекторов. Дружила с детьми из таких семей, что у тебя дух перехватило б от простого знакомства с ними!

— С чего ради? Я была счастлива со своими друзьями! — рассмеялась Антонина.

— Ну, не скажи! Мое окружение…

— Иди в жопу! — не выдержала хозяйка и съязвила: — Не дальше панели улетела пташка! И многие из твоих друзей с тобой теперь кентуются?

— Они живут своей жизнью!

— А ты как подзалетела?

— С интерната все началось. Я тогда закончила семь классов. И меня впервые привели к отцу в полном блеске. Я уже в совершенстве знала французский и английский языки. Знала все хорошие манеры, умела прекрасно держаться в обществе, прекрасно танцевала, пела. Отец, увидев меня уже подросшую, удивился искренне и сказал: "Оказывается, у меня уже взрослая дочь! И даже очень недурна собою! Ее уже можно показать в свете, театралам! Пора представить, гордиться ею! Девица хороша собой!"