Клетка и жизнь

Особым нашим другом стала Надежда Яковлевна Мандельштам — вдова великого поэта. После ареста мужа она выучила все его ненапечатанные стихи и спасла их от гибели. Чтобы избежать ареста, она скиталась по разным городам Союза, а после смерти Сталина обратилась с просьбой о помощи к К. Симонову, бывшему в то время секретарем Союза писателей, и он помог ей получить в Москве маленькую однокомнатную квартиру на первом этаже 9-этажного дома. Там на кухне у Н. Я. обычно собиралась небольшая компания, частью которой стали и мы. В те годы Н. Я. выходила из дома очень редко. Две ее книги воспоминаний были напечатаны за границей, ей нелегально привозили гонорары, и тогда на такси она ездила в магазины «Березка», где покупала разные вещи, которые практически сразу передаривала своим знакомым. Я получил в подарок две ее книги воспоминаний и мохеровый шарф, который берегу до сих пор. Н. Я. очень любила Гельфанда, но не одобряла его романы и после его развода отказала ему от дома. Впрочем, она понимала его величие и говорила, что не надо быть математиком, чтобы понять его гениальность. Н. Я. познакомила нас со многими замечательными людьми, например с отцом Александром Менем, который был ее духовником, художниками Биргером и Вейсбергом, биологом Сашей Борисовым, который стал отцом Александром, Варей Шкловской и ее мужем, поэтом Николаем Панченко, психиатром Юрием Фрейдиным и другими. Лето Н. Я. обычно проводила в Пушкино, в доме Меня, и я ее там навещал несколько раз. В последний раз мы встретились с отцом Александром в нашем институте, где он начал выступать с циклом лекций о Христе. После первой лекции я подошел к нему. «Да, времена изменились, — сказал он, — но не думайте, что все хорошо, еще многое нам предстоит». Действительно, вскоре мы узнали, что отец Александр Мень был зверски убит по дороге в церковь. Убийцу так и не нашли до сих пор.

Когда здоровье Н. Я. ухудшилось, ее вместе с Гдалем Гельштейном наблюдала наша дочь Лена. Постоянный уход за Н. Я. осуществляли прихожанки отца Меня.

Владимир Яковлевич Александров

Я познакомился с Владимиром Яковлевичем в начале 60-х гг. на конференции в Институте цитологии, сразу же был покорен его обаянием и старался с тех пор пообщаться с ним при каждом моем приезде в Ленинград и при каждом приезде Владимира Яковлевича в Москву. Мы подолгу болтали, обсуждая научные и ненаучные вопросы. И каждая такая беседа была для меня большим и уникальным удовольствием.

Для меня Владимир Яковлевич был и остается воплощением особой ленинградско-петербургской интеллигентности — притом ведь он не вырос в этой среде, а впитал и воплотил ее специфические черты, приехав в Ленинград уже взрослым человеком из совсем иной южноеврейской среды.

Но, конечно, он был не только «ярким представителем петербургской интеллигенции». В течение нескольких десятилетий Владимир Яковлевич занимал совершенно особую роль в сообществе биологов всей нашей страны. Трудно точно определить эту роль. Лидер? Но он никогда никого никуда не вел. Основатель уникального научного направления? Да, но не только это — руководителей научных школ много, а Владимир Яковлевич был в нашей биологии один. Моральный авторитет? Да, авторитет непререкаемый, но очень своеобразный: Владимир Яковлевич никогда не изрекал приговоров, а чаще всего шутил, высмеивая то, по поводу чего он негодовал. Но шутки эти были часто смертоносными для их объектов. Более того, они были единственным оружием, которым одиночка-профессор мог «достать» таких псевдоученых, как Лысенко, Лепешинская и их подручные, занявших все руководящие позиции и полностью поддерживаемых всей мощью власти.

Еще в 50-е гг. я слышал и повторял определения из шутливого «биологического словаря» Владимира Яковлевича: ген — неприличное слово из трех букв; митоз — реакционный способ деления клетки; амитоз — прогрессивный способ деления клетки. Эти определения нуждаются, пожалуй, в пояснениях для тех, кто не застал то время, когда лысенковцы, отрицавшие существование генов и хромосом, хотели «покончить» и с митозом: зачем при делении точно распределять хромосомы? Ну как всерьез дискутировать с такой чушью, не опускаясь до ее уровня, — можно только ее высмеять.

Еще нагляднее пример, касающийся одного из последователей Лепешинской, который сочинил теорию о превращении растительных клеток в животные. В частности, он утверждал, что лейкоциты, возникают из клеток щепки. Как опровергать такой бред? Владимир Яковлевич просто пересказал всем эту работу сперва устно, а потом, когда это стало возможно, и в печати: само изложение этих «данных» стало анекдотом!