Кленовый лист

В этой комнате допрашивают в последний раз — это знал и Бердгавер. А дальше, если не «лаборатория», где делаются ужасных эксперименты с кровью арестанта, то крематорий. Бердгавера долгое время вообще допрашивали как-то по-особенному. Обвинение в измене родине было записано только в первой карточке ареста. Но ни одного факта той измены приведено не было. Старый и давнишний подпольщик, коммунист, он имел безупречные документы. Еще задолго до испанских событий его разыскивали по всей Германии как предателя, который якобы сменил гражданство на советское. Во время испанских событий стало известно, что он — солдат Интернациональной бригады. И снова исчез бесследно. Оставалось только одно — убедиться в измене, в переходе в подданство «русского коммунизма». Но именно это лишь намеком звучало на том доносе и ни одним фактом не было подтверждено. Бердгавера арестовали в действующей армии, где-то на Киевском направлении, когда он особенно проявлял охоту пойти в индивидуальную разведку. Самым удивительным было то, что в армии он служил под собственным именем. Никому и в голову не приходило, чтобы под настоящим именем мог скрываться неуловимый подпольщик-коммунист. После ареста, когда пересмотрели его вещи, нашли в них только какую-то мятую партизанскую открытку с подписью «Маруся». Нашли какую-то упаковочную бумагу в вещах. В листовке было несколько подчеркиваний. Это давало какие-то основания заподозрить в намерениях дезертировать. И только...

А как бы пригодился им этот Бердгавер с его советским подданством, с партийным стажем и таким безупречным русским произношением!

Допрашивал сам помощник коменданта капитан Брюнне. Он сидел не за столом, где были все кнопки сигнализации, а рядом. За его столом сидел новый переводчик, фельдфебель Шютце. Всматривался в болезненное, измученное лицо пожилого человека. «Бременский Сергей велел» — не выходило из головы. Что это даст несчастному, если этот допрос у него последний.

Капитан ставил вопрос нарочито громче, чем это было нужно. Старому подпольщику нетрудно было понять, что этот допрос делается «за диван». Да, он действительно старый коммунист, но немецкой, а не какой-то другой компартии. Компартия существует еще с 1918 года. Ничего удивительного в том, что и он, молодой рабочий бременской судоверфи, через два года тоже стал членом той рабочей партии... В забастовках? Конечно же, участвовал и в забастовках наравне с другими работниками. И в испанских событиях тоже принимал участие вместе с несколькими сотнями немецких коммунистов, конечно! Солидарность... Почему переходил границу? Бердгавер ни на секунду не задумывался, четко отвечая на каждый вопрос. Все тогда бежали в эмиграцию, потому что на родине было гонение на коммунистов. Франция тоже выселяла. Надо было куда-то деваться, где-то пересидеть тревожное время. Но уже через несколько месяцев он вернулся на родину, сначала в Рур, в Кельн, потом снова, в Бремен и, наконец, в глубокое подполье.

Арестованному показали несколько фото. Капитан уже который раз вытирал обильный нервный пот на лбу. А Бердгавер спокойно любовался снимками. Вот женщина с ребенком — для Шютце тоже были интересны те фото, охотно их рассматривал. Затем та же девчонка в форме воспитанницы детского дома, студентка, взрослая женщина, похожая на свою мать...

Помощник коменданта всматривался в лицо, особенно в глаза коммуниста. Хотел уловить хотя бы какое-то движение, трепет век, брови, перемену в глазах. Коммунист просматривал фото, долго останавливаясь на каждом из них. Иногда казалось, что и забывал, где он, что с ним. Но ни капитан, ни Шютце не поймали ни одного предательского дрожания в нерве глаза, из чего можно было бы сделать какие-то выводы. Только когда с последнего фото на коммуниста глянуло веселое дитя в коротенькой сорочке, он резче перевернул его, прочитал почти вслух: «Ниночка». Что-то вроде предало его. Бердгавер шелохнулся. Но только чтобы спросить:

— Это что же, та самая девушка в детстве?

— Нет, это... «Варшава, сила Сергея», или твоя внучка, предатель! — не выдержал капитан.

Бердгавер раскатисто засмеялся, положив все фото на стол.

— Спасибо за культурное развлечение, — спокойно сказал. То, что палачи до сих пор не знали нового пароля, пользовались старым, особенно его порадовало.

Чиновник пограничной службы в смежной комнате только внутренне шевельнулся, когда Брюнне так четко произнес тот старый пароль. Рукой вытер пот со лба, чувствовал, как млеют ноги, как заныло в груди от напряжения, когда слушал тот прекрасно заученный для многочисленных допросов рассказ старого коммуниста, наблюдал его спокойствие и уверенность. Все так несомненно и так просто! Бесспорно, следователи тоже понимают его спокойную уверенность. Но это же подсказало, что именно очная ставка с ним, пограничником, должна кардинально решить судьбу Жозефа Бердгавера.