Клей

– Так-с… давай-ка бухнем в «Гилдфорде» через дорогу, а потом возьмем такси и поедем в Лейт. Пару ковшичков в «Бэй-Хорс», потом, может, переместимся в «Радж», слопаем чего-нибудь остренького.

– Давай попробуем, – осторожно согласилась Катрин, абсолютно сбитая с толку скороговоркой Терри.

– Я говорю «томат», ты говоришь «томато»,[54] – сострил Терри.

«Радж» – отличная идея, высший класс среди индийских забегаловок. До этого он был там только однажды, но эта рыбная пакора… Терри почувствовал, как поры во рту раскрылись и слюни полились струей, как вода из спринклерной системы в пылающем торговом комплексе. Когда они переходили Принцесс-стрит, он бросил оценивающий взгляд на Катрин. Тощая девка. И выглядит не очень. Однако немного карри-шмарри и пара пинт решат проблему. Ей надо отожраться шотландской говядиной, и хуй с ним, с коровьим бешенством и ВИЧ, пусть не пугают. Видно было, что он произвел на нее впечатление. Он, между прочим, тоже постарался, прикинулся как следует. Он рассудил, что богатые телки привыкли к определенным стандартам, их просто так с лету не возьмешь.

Они зашли в «Гилдфорд-Армз». Там было полно гостей Фестиваля и офисных служащих. В толпе, в клубах дыма Катрин разнервничалась и вслед за Терри взяла пинту светлого. Они пристроились в углу, она стала быстро пить, и, когда осушила кружку наполовину, в голове уже немного шумело. Джус Терри, к ее ужасу, поставил на музыкальном автомате «Я твоя жертва».

Скажи, что ты меня не любишь,
Взгляни же на меня, не лги.
Всю жизнь свою была я жертвой
Мужиков, что мучили меня, как ты.

Бутылка водки на столе, таблетки.
Сознанье гаснет, я во мгле
Вся онемела, твоя жертва,
Ушла за страшный поворот судьбы.

Скажи, уж и не шевельнется,
Когда увидишь ты мой труп,
Когда к остывшей плоти прикоснешься,
Холодное сердце в груди.

Мне нечего сказать, любимый,
В душе всегда я знала, что
Беда ничем не отвратима
И что любовь обречена-а-а.

– Вот что я тебе скажу, тебе, наверное, грустно бывает петь такие песни. Я б уж точно на стенку полез. Я не такой, я предпочитаю ска. Веселый музон, слыхала? Десмонд Деккер – наш чувак. Северный соул, вся туса. Помню, мы частенько ездили на автобусе в «Казино Виган», знаешь? – гордо заявил Терри. Он лгал, но полагал, что это должно произвести впечатление на телку из шоу-бизнеса.

Катрин кивнула вежливо, безучастно.

– Но больше всего я любил диско. – Он расстегнул пиджак и, просунув в лацканы большие пальцы, распахнул его во всю ширь. – Оттуда и наряд, – добавил он с театральным жеманством.

– В восьмидесятых я много времени провела в «Студии пятьдесят четыре» в Нью-Йорке, – сказала Катрин.

– Я знаю парочку тамошних тусовщиков, – дерзко отпарировал Терри, – но здесь у нас было покруче: «Волынка», Бобби Макги, «Вест-Энд-Клаб», «Аннабель»… до фига. Эдинбург – вот настоящая родина диско. В Нью-Йорке предпочитают об этом не вспоминать. Здесь это был больше… андерграунд… но в то же время и мейнстрим, если ты соображаешь, к чему я клоню.

– Нет, не понимаю, – настойчиво сказала Катрин.

Настала очередь Терри соображать. Это ж бред какой-то, размышлял он: некоторые телочки из янки начинают чего-то вякать, когда все, что от них требуется, это отвечать вежливо, рассеянно кивать, как вела бы себя любая настоящая телка из местных.

– Долго объяснять, – сказал Терри, потом добавил: – Чтоб понять, о чем я, ты должна была бы побывать здесь в то время.

Голубые горы, Новый Южный Уэльс, Австралия Среда, 7.12

Меня отнесли обратно в палатку. Мной занялась Хелена. Волосы ее собраны в два поросячьих хвостика, глаза красные, как будто она плакала.

– Ты так обхуячился, не понимаешь даже, что я тебе говорю.

Говорить я точно не могу. Я обнимаю ее за плечи и пытаюсь извиниться, но я в таком ахуе, что сказать ничего не могу. Я хочу сказать ей, что лучше подружки у меня никогда не было, да вообще ни у кого не было.

Она взяла мою голову в ладони.

– ВНИМАНИЕ. КАРЛ, ТЫ МЕНЯ СЛЫШИШЬ?

Это примирение или встречное обвинение, не понимаю…

– Слышу… – тихо отвечаю я, потом, услышав собственный голос, от удивления повторяю с большей уверенностью: – Я тебя слышу!

– Как тебе это сказать, не знаю… фак. Звонила твоя мама. Отец очень болен. У него случился удар.

Что…

Нет.

Не дури, только не мой старик, все с ним в порядке, он в прекрасной форме, да он здоровей меня…

Но она не шутит. Ни хуя она не шутит.

БЛЯ… НЕТ… ТОЛЬКО НЕ МОЙ СТАРИК… МОЙ ОТЕЦ…

Сердце мое в панике забилось в груди, я вскочил и пытаюсь найти его, как будто он здесь, в палатке.

– Аэропорт, – слышу я свой голос. Голос выходит из меня. – Аэропорт… дома, магазины…