Классное чтение: от горухщи до Гоголя

В июне 1823 года начинается последний акт южной трилогии: Пушкин добивается перевода из захолустного Кишинева в Одессу. «Я оставил мою Молдавию и явился в Европу – ресторация и италианская опера напомнили мне старину и ей-богу обновили мне душу», – радостно сообщает он брату. И сразу же элегически вздыхает: «Кажется и хорошо – да новая печаль мне сжала грудь – мне стало жаль моих покинутых цепей» (Л. С. Пушкину, 25 августа 1823 года).

Год, проведенный в «благословенных краях», позднее описан в «Отрывках из путешествия Онегина».

Бывало, пушка зоревая
Лишь только грянет с корабля,
С крутого берега сбегая,
Уж к морю отправляюсь я.
Потом за трубкой раскаленной,
Волной соленой оживленный,
Как мусульман в своем раю,
С восточной гущей кофе пью.
Иду гулять. Уж благосклонный
Открыт Casino; чашек звон
Там раздается; на балкон
Маркёр выходит полусонный
С метлой в руках, и у крыльца
Уже сошлися два купца.

Дальше рассказывается о наслаждении цареградскими устрицами, посещении театра (Одесса здесь напоминает Петербург из первой главы «Евгения Онегина»), и завершается картина морским пейзажем, с которого когда-то начиналось пушкинское странствие в элегии «Погасло дневное светило..».

Но поздно. Тихо спит Одесса;
И бездыханна и тепла
Немая ночь. Луна взошла,
Прозрачно-легкая завеса
Объемлет небо. Всё молчит;
Лишь море Черное шумит.

Шум моря сопровождает поэта от Гурзуфа до Одессы. Здесь Пушкин, наконец, завершает поэму «Бахчисарайский фонтан», продолжает «Евгения Онегина», сочиняет несколько программных стихотворений «Демон» (1823) и «Свободы сеятель пустынный.» (1823).

Жизнь поэта и здесь была не безоблачна. «В Кишиневе бедность напоминала о поэзии, в Одессе – о неоплаченных счетах», – афористически сформулировал различие второй и третьей книг южной трилогии странствий Ю. М. Лотман. Отношения с отцом, теперь уже на расстоянии, были не менее напряженными, чем тогда, когда они жили рядом в Петербурге. «Изъясни отцу моему, что я без его денег жить не могу, – жалуется Пушкин брату. – Жить пером мне невозможно при нынешней цензуре; ремеслу же столярному я не обучался; в учителя не могу идти; хоть я знаю закон божий и 4 первые правила – но служу и не по своей воле – и в отставку идти невозможно. – Всё и все меня обманывают – на кого же, кажется, надеяться, если не на ближних и родных. На хлебах у Воронцова я не стану жить – не хочу и полно – крайность может довести до крайности – мне больно видеть равнодушие отца моего к моему состоянию – хоть письма его очень любезны. Это напоминает мне Петербург – когда, больной, в осеннюю грязь или в трескучие морозы я брал извозчика от Аничкова моста, он вечно бранился за 80 коп. (которых верно б ни ты, ни я не пожалели для слуги)» (Л. С. Пушкину, 25 августа 1825 года).

Однако именно в Одессе Пушкин открывает возможность «жить пером». За поэму «Бахчисарайский фонтан» он получает огромный по тем временам гонорар – 3000 рублей. «Начинаю почитать наших книгопродавцев и думать, что ремесло наше право не хуже другого, – радостно благодарит он П. А. Вяземского, выступившего посредником и написавшего предисловие к поэме. – Уплачу старые долги и засяду за новую поэму. Благо я принадлежу к нашим писателям 18 века: я пишу для себя, а печатаю для денег, а ничуть для улыбки прекрасного пола» (П. А. Вяземскому, 8 марта 1824 года).

Пушкина не подвело ремесло, но все больше тяготила служба. Отношения с новым начальником графом М. С. Воронцовым, вопреки первоначальным надеждам, у Пушкина не сложились. В отличие от расположенного к поэту генерала Инзова, Воронцов был формалистом, заискивающим перед своим начальством и строго спрашивающим с подчиненных. Поэтические занятия Пушкина вызывали у него не сочувствие, а презрение, казались блажью, неоправданным игнорированием служебных обязанностей. «Не странно ли, что я поладил с Инзовым, а не мог ужиться с Воронцовым; дело в том, что он начал вдруг обходиться со мною с непристойным неуважением ‹...› Воронцов – вандал, придворный хам и мелкий эгоист. Он видел во мне коллежского секретаря, а я, признаюсь, думаю о себе что-то другое», – с обидой и гордостью напишет Пушкин своему лицейскому «крестнику» (А. И. Тургеневу, 14 июля 1824 года).