Классициум

– Похоже. При встрече она каждый раз говорила мне: «Что же я наделала, Петенька? Что я наделала…» Плакала. Теперь жалею, что не пытался выяснить, за что она себя корила. Сначала был мал, потом, наверное, к этим словам привык. Это было частью ритуала, а ведь ритуал – данность, его не комментируют, ему следуют. И ещё одно, очень необычное, ни на что не похожее воспоминание. Знаете, бывают такие. Как случайные снимки в альбоме. Невозможно вспомнить людей или событие, и тогда их просто засовывают за обложку. Я помню, как она несла меня на руках по тёмному тоннелю с быстро сужающимися стенами. Жарко. Я обхватил рукой её шею… На шее мягкий платок, за её подпрыгивающим плечом – исчезающий кружок света… Мой подбородок больно ударяется о её плечо, я слышу тяжёлое дыхание и спазмы, раздирающие ей грудь. Наверное, бег занял всего несколько секунд, но я успел понять, насколько мы были близки к смерти. Где это произошло, почему мы бежали – увы… Помню только какое-то мелодичное позвякивание. Может, это был сон? – Данин пододвинул к себе кота, поставил на попа и бросил в прорезь монетку. – Простите за кота, господин Зальцман… Но меня это так успокаивает…

Кот крякнул, задвигал в воздухе лапами. «Когда-а а б имел…» Дитрих в изнеможении откинулся на сиденье, молясь, чтобы это был последний номер в сегодняшнем концерте. Плюшевый мучитель допел, поезд набрал ход, и монетка тихонько забренчала в котской утробе. Данин воззрился на кота, прислушался и вдруг громко воскликнул:

– Господи! – Дитрих от неожиданности подскочил на месте. – Извините, ради бога… Я слышу тот самый звук, господин Зальцман! Котейко, дружок, значит, это ты оттянул мне тогда свободную руку?

– Но ведь это ни о чём не говорит, – разочарованно протянул Дитрих. Уж кота-то этого облезлого они сразу проверили, не было в нём ничего необыкновенного, так, просто игрушка с примитивным механизмом, без секрета…

Но Данин глядел с укоризной.

– Кот-то, возможно, из самого первого моего детского воспоминания. Нет его роднее.

– Понятно… По чашке чая?

– Да, и покрепче, пожалуйста. Я не собираюсь спать – скоро Брест…

Принесли чай. После третьего глотка у Данина закружилась голова, и он был вынужден прилечь.

– Что вы там намешали мне, сволочи? – сонно пробормотал он, погружаясь в ватное небытие. До него слабо доносился гаснущий голос Дитриха: «Берите его, выносим из купе… Да, к медикам… Осторожнее, болваны! Руку ему не оторвите…»

4

Ночь была морозная. К удивлению Дитриха, родовое гнездо Данина оказалось внушительным, в два этажа, с белыми колоннами на входе. Дом напоминал садящуюся на снег белую птицу – у него были два длинных, загнутых вперёд, крыла, и над правым висел в мутном небе жёлтый полумесяц. При их появлении дом засиял огнями, возникла некоторая неизбежная суета, двадцать немецких кожаных плащей, подбитых мехом, грудой легли на скамью у входной двери. Пока его группа занималась проверкой дома, Дитрих, в компании широкоплечего и немногословного майора Суходолова, одетого в тёмно-зелёный китель с золотыми пуговицами, ждал в холле первого этажа. У широкой мраморной лестницы, покрытой красной дорожкой, у каждой двери, возле высоких задрапированных окон и напольных ваз стояли навытяжку русские в военной форме. Визит Данина в Россию и посещение им дома родителей ранее обсуждались обеими сторонами до мельчайших подробностей, и хотя сейчас Дитрих не видел ничего подозрительного, слова застревали у него в горле – он всей кожей чувствовал волны тревоги, исходящие от майора Суходолова.

– Не ожидал. Это же не дом, а дворец, – сказал Дитрих, чтобы что-то сказать.

Майор не ответил. Один за другим возвращались агенты, рапортовали вполголоса, что всё в порядке (засады и прослушивающих устройств не обнаружено). Дитрих заметил, что Суходолов водит глазами, пересчитывая его людей.

– Здесь не все, – сказал он, просверлив Дитриха взглядом.

Пропавший быстро нашёлся, после того как за ним послали агента Шварца. Дитрих уставился на него: в чём дело?! Агент виновато ответил по-немецки, что у него отлетела пуговица, пришлось искать…

– Пуговица… Безобразие, – пробормотал Дитрих. – Прошу простить, господин Суходолов, мы обязательно разберёмся…

На самом деле, агент на всякий случай должен был спрятаться в укромном месте. Но – не получилось.

– Ich berate Ihnen, Herren vernünftiger zu sein, – на безупречном немецком отчеканил Суходолов, судя по всему, ни на йоту не поверивший в предложенное объяснение. – Sie haben Fragen? Wenn nein, biete ich an, zur nächsten Etappe anzutreten [3].

– Согласен, – бодро сказал Дитрих.