Клан

Казалось, его удивил вопрос, но он над ним задумался. Затем вздохнул. Когда он вновь откинулся назад, штанины слегка задрались и Финч заметил кое-что странное. Несмотря на безупречную одежду и ухоженный внешний вид, носки были разными. Почему-то это казалось важным, словно открылась его истинная натура, словно он заглянул за кулисы и увидел перепуганного, постепенно сдающего человека, трясущегося в своей броне.

– Я буду продолжать в том же духе, – ответил Каплан. – Выживать.

Финч представил его ночью, в одиночестве и слезах, с красными от коктейля из барбитуратов и алкоголя глазами, не сходящими с фотографии дочери. Даже когда он признавался в любви к Кэти, в голосе сохранялось отсутствие эмоций, которое словно было его неотъемлемой чертой, но Финч уже сомневался, что Каплан действительно такой. В других родителях, с которыми он встречался, Финч видел ожидаемые бледность и уязвимость, которые оставляет после себя смерть, и узнавал в них себя. Хотя Каплан выделялся черствостью и твердостью, Финч подозревал, что рано или поздно – может, спустя год или десять лет – скорбь потребует свое, если уже не потребовала. И чем больше он смотрел, тем больше видел в глазах Каплана сопротивление, попытки выстоять, пока волны страдания пытались сбить его с ног.

– Ну и что вы планируете? – спросил он Финча, понаблюдав за чем-то за сводчатым окном в дальнем конце комнаты.

Финч опустошил стакан.

– Я не собираюсь оставлять все как есть, – сказал он. – То, что они сделали с детьми, не сойдет им с рук.

– Вот как?

– Да.

– И что же вы сделаете?

Финч рассказал.

* * *

Позже Каплан не предложил его проводить, так что Финч оставил его сидеть в кресле, которое вдруг словно выросло, питаясь еле сдерживаемыми чувствами хозяина, и вышел сам. Но перед тем как он покинул салон, Каплан что-то пробормотал.

Финч задержался в проеме и оглянулся.

– Что?

– Я сказал – дайте знать, если что-то понадобится, – затем добавил: – Моя домашняя вампирша не выпила меня досуха. У меня еще остались деньги.

Финч кивнул. Но никакие деньги не купят то, что вы потеряли, – подумал он, вслух сказал только «спасибо» и вышел.

Когда он садился в машину, его вдруг напугал телефонный звонок. Он ненавидел эти чертовы штуковины и успешно избегал их всю жизнь, но почти сразу после встречи с Бо понял, что без телефона не обойтись. Со вздохом он снял руку с ключей, залез во внутренний карман и достал мобильный, открыл, ожидая увидеть на маленьком прямоугольном LCD-экране имя и номер Бо.

Но это был не Бо, и Финч почувствовал, как мертвеет, пока внутри покалывало не самое неприятное чувство, глядя с лихорадочным интересом и каплей недоверия на имя, отразившееся на дисплее.

Серыми буквами по светящемуся зеленому.

Он велел себе успокоиться – давай будь мужиком – и нажал маленькую круглую кнопку, чтобы ответить на звонок.

– Привет-привет, – сказал он, тут же поморщившись от того, как натужно прозвучал его обыденный тон.

– Ты какого хрена творишь? – спросила Кара.

– В смысле?

– В коромысле. Я видела тебя у нашего дома. Ты что, следишь за мной?

– Что за глупости.

– Тогда что ты там высиживал?

Оправдания придумывались ужасно медленно, так что он выбрал правду.

– Я хотел увидеть Клэр.

– Зачем?

– Чтобы увидеть, что они с ней сделали. Как она выглядит.

– Кто «они»?

– Те, кто с ней это сделал.

Ее вздох прогремел в его ушах громом.

– Нет никаких «их», Финч. Тот, кто это сделал, мертв. И не смей приставать к нам с чем-то другим.

– Кто сказал, что я буду?

Она сухо рассмеялась.

– Твои заговорщицкие встречи. Вчера вечером приходил Тед Крэддик, так что мы в курсе твоего крестового похода.

Финч кивнул. Его это не удивило – напротив, он этого ждал, приветствовал, чтобы слухи распространялись между семьями в качестве предупреждения и его визиты не показались равнодушными пощечинами, когда людям и так хватало поводов переживать. Он не надеялся развеять у всех иллюзию, создаваемую полицией, но до сих пор люди встречали откровения об убийцах не с гневом, а с мрачной покорностью. Конечно, хотелось, чтобы истинные виновники понесли наказание, но детей этим не вернуть, как их не вернет никакое правосудие. Ему не отвечали истериками – только молчаливым согласием с тем, что он предлагал, или, как в случае с Капланом, предложениями денежной поддержки.

Все это будет работать, пока никто не решит привлечь полицию. Теперь это стало его главной заботой. То, что у Кары не осталось к нему чувств, было болезненно очевидным, и ее ничто не останавливало позвонить копам, чтобы помешать его планам, если это поможет защитить сестру от дальнейших травм. Ему оставалось лишь просить женщину, которую он когда-то знал, в надежде, что где-то под твердым панцирем, выросшим за прошедшие с момента расставания годы, что-то еще осталось.