Кладезь Погибших Сюжетов, или Марш генератов

– О да, – ответил Перкинс, переходя по каменному арочному мосту небольшую речку, – нам так и не удалось наложить запрет на размножение в «Обитателях холмов». Если пустить там все на самотек, книга окажется настолько переполнена пожирателями одуванчиков, что не пройдет и года, как там каждым вторым словом станет «кролик». И все же Ленни[35] с удовольствием бывает здесь, когда ему удается выкроить время.

Мы двинулись по тропе к полуразрушенному замку. Груды упавших со стен камней поросли травой, деревянный подъемный мост сгнил и обрушился в высохший ров, заросший ежевикой. В вышине над уцелевшими еще башнями кружили птицы, напоминавшие ворон.

– Это не птицы, – сказал Перкинс, протягивая мне бинокль. – Посмотрите.

Я пригляделась к большим кожистым крыльям тварей, описывавших широкие круги над замком.

– Скобкусы?

– Отлично. У меня тут шесть пар – исключительно для исследований, спешу пояснить. Большинство книг могут отдать штук по сорок без особого вреда. Мы вмешиваемся, только когда их численность выходит из-под контроля. Нашествие граммазитов может оказаться просто опустошительным.

– Знаю, – ответила я. – Меня чуть не…

– Осторожнее!

Он отпихнул меня в сторону, и на то место, где я только что стояла, плюхнулась кучка дерьма. Я посмотрела на стену и увидела покрытую грубой темной шерстью человекообразную тварь, которая злобно пялилась вниз и издавала гортанные крики.

– Йеху, – с отвращением пояснил Перкинс. – Они не только гнусно себя ведут, но и совершенно необучаемы.

– Те самые, из «Путешествий Гулливера»?

– В точку. Когда переделывают такие оригинальные произведения, как роман Джонатана Свифта, персонажей обычно дублируют для оценки и консультативных целей. Людей можно переобучить, но твари, как правило, остаются в исходном виде. Я не особенно люблю йеху, но они относительно безобидны, так что лучше просто не обращать на них внимания.

Мы торопливо проскочили под башней, чтобы избежать других снарядов, и вошли во внутренний двор, где мирно паслись два кентавра. Они подняли головы, улыбнулись, сделали нам ручкой и продолжили кормежку. Я заметила, что один из них слушает плеер.

– У вас тут и кентавры есть?

– А также сатиры, троглодиты, химеры, эльфы, феи, дриады, сирены, марсиане, лепреконы, гоблины, гарпии, инопланетяне, далексы,[36] тролли – все, что угодно. – Перкинс улыбнулся. – Большая часть неопубликованных романов относится к жанру научной и ненаучной фантастики, в большинстве из них присутствуют мифические существа. Когда одна из таких книг идет в утиль, я обычно спешу на свалку. Ведь жалко разбирать их на текст, правда?

– А единороги у вас есть?

– Да, – вздохнул Перкинс. – В огромном количестве. Ума не приложу, что с ними делать. Хотелось бы, чтобы потенциальные писатели относились к своим созданиям с большей ответственностью. Я понимаю, когда про них пишут дети, но взрослые-то! Все единороги из утилизированных романов оказываются здесь. Прямо хоть лозунг пиши: «Единорог не для страницы номер двадцать семь. Он – для вечности». Как по-вашему?

– По-моему, о них все равно будут писать. А что, если отпиливать им рога, а самих отправлять в книги о пони?

– Я этого не слышал, – с каменным лицом ответил Перкинс. – У нас тут имеются и драконы. Иногда по ночам их слышно, когда ветер с их стороны. Когда – если – Пеллинор поймает Искомую Зверь, ее тоже определят сюда. Надеюсь, куда-нибудь в глушь. Осторожно, не вляпайтесь в орочье дерьмо. Вы ведь потусторонница?

– До мозга костей.

– Кто-нибудь догадывается, что утконосы и морские коньки – вымышленные?

– Правда?

– Конечно. Не думаете же вы, что такие странные животные получились случайно? Кстати, как вам мисс Хэвишем?

– Она мне очень нравится.

– Как и всем нам. Сдается мне, мы ей тоже нравимся, только она виду не подает.

Мы подошли к одной из башен во внутреннем дворе замка, и Перкинс толкнул дверь. За ней оказались кабинет и лаборатория. Одна стенка была сплошь заставлена стеклянными банками с заключенными в них существами всех форм и размеров, а на столе лежал частично препарированный граммазит. В желудке у него находились полупереваренные слова, почти разложившиеся на буквы.

– Не могу до конца понять, как это у них получается, – сказал Перкинс, тыкая в труп шпателем. – Вы знакомы с Матиасом?

Я огляделась, но не увидела никого, кроме гнедого коня с лоснящимися боками. Конь смотрел на меня, я – на него, но в комнате больше никого не было. И тут до меня дошло.

– Доброе утро, Матиас, – сказала я как можно вежливее. – Я – Четверг Нонетот.

Перкинс громко рассмеялся, конь ржанул и ответил глубоким баритоном:

– Счастлив познакомиться с вами, мадам. Позвольте мне еще некоторое время отягощать вас своим присутствием?

Я кивнула, и конь вернулся к каким-то замысловатым заметкам, которые он делал в гроссбухе, лежавшем на полу. То и дело он останавливался, погружал перо, прикрепленное к копыту, в чернильницу и писал крупным каллиграфическим почерком.

– Это гуигнгнм? – спросила я. – Тоже из «Путешествий Гулливера»?

Перкинс кивнул.