Клад вечных странников

У Ирины с детства проявлялось иногда это опасное свойство: вдруг поддаться чарам воображения, полностью подчиниться минутному вымыслу и какой-то миг жить по законам мира, существующего только в ее мозгу. Вот и сейчас…

«Старухи и дед Никифор не в счет, — подумала она на полном серьезе — да, значит, нам с Маришкой придется отдуваться. Мы двое, а парней четверо. Она, конечно, вцепится в Сергея и, судя по всему, в Петра. А мне достанутся Павел с Виталей?»

И в то же мгновение все вскипело в душе, яростно взбунтовалось этой фантастической, но реально жуткой перспективе, этой роли праматери нового человечества от двух навязанных судьбою праотцев…

Нет, ну что за чушь лезет в голову, что за бредятина такая!

Ирина резко села. Может, она просто спятила от переутомления?

— А, проснулась, — буркнула Маришка, вкусно жуя белую разварную картофелину и запивая молоком. — Присаживайся, поешь. А вы, дедушка Никифор Иваныч, почему ничего не кушаете? Давайте я вам картошечку облуплю.

— Спаси Бог, только не в обычае у нас Антиев хлеб, чертовы яблоки[7] есть, — выставил старик сухую, пергаментную ладонь. — Я уж лучше оржанухи, как прадеды. — Он взял со скатерти пышную скибку, густо посыпал солью и начал медленно жевать.

— Ну, тогда ты поешь, Ир. — Маришка протянула ей картофелину, налила в стакан молока. — Давай, ты же без завтрака бегаешь.

Голос ее, против обыкновения, звучал миролюбиво, даже сочувственно. Да и остальные поглядывали на Ирину как-то особенно — жалостливо, что ли? С чего бы это?

Она взялась за стакан, начала медленно, с невероятным, как бы никогда не испытанным ощущением наслаждения, пить молоко, — и вдруг до нее дошло.

Павел! Здесь нет Павла. И Витали нет. Они еще не вернулись. А поскольку они оба оказывали, мягко говоря, весьма недвусмысленные знаки внимания Ирине, все вокруг считают, что она должна сейчас ужасно переживать.

Ирина опустила голову, пытаясь понять, что чувствует.

Ничего. Только непреходящую усталость и страх, за последние дни настолько глубоко въевшийся в ее существо, что он стал как бы второй натурой. Именно поэтому она не так уж испугалась пожара. Это был просто довесок, не более.

Довесок к ее бурному, даже можно сказать, боевому прошлому!

— Сколько времени прошло? — спросила, исподлобья взглянув на Маришку.

— Ровно час с четвертью.

— Ну так это еще ничего, — взбодрилась Ирина. — Туда полчаса, да обратно, да там искать… Обратно, конечно, дольше, потому что с грузом.

— Да какой это груз — по пятнадцать лимонок на брата? — с досадой прервал Петр. — Они уже давно должны быть здесь, если только…

Он не договорил, да в том и надобности не было: и без слов понятно, что скит могло уже накрыть огнем.

— Вряд ли, — покачал головой Сергей. — Ветер совершенно утих. Уже почти полтора часа даже листочек не шелохнет. Может, в лесу заблудились?

— Ходить в лесу — видеть смерть на носу: либо деревом убьет, либо медведь задерет, — пробормотал вдруг дед Никифор, но эта жутковатая сентенция была отнесена всеми на счет старческого бреда, лишь Сергей, по долгу фольклориста, заинтересованно блеснул глазами.

— Да какие тут медведи! — махнула рукой Маришка. — Они все глубже в чаще, севернее.

— А почему ж? — спокойно возразил старик. — Снялись с мест, бегут от огня куда ни попадя. Еще странно, что мы ни одного до сей поры не видели.

— Э-э!.. — раздался вдруг всполошенный вскрик, и баба Ксеня вскочила, бестолково размахивая подхваченной с земли веткой: — Эй ты, буйло! Куда прешь?! А ну, повороти!

Буйло, а иначе говоря, огромный лось, вдруг вымахнувший из дыма и огромными скачками помчавшийся прямиком по картофельным посадкам, чудилось, услышал ее призыв. Заплелся голенастыми ногами, на миг оборотил назад удлиненную голову в короне ветвистых рогов, обиженно дернул замшевой верхней губой — и поворотил на тропиночку меж огородами. Тряской рысцой потрусил к улице, перемахнул ее в два прыжка — и скрылся из виду за противолежащим забором.

— Ласточка твоя заперта? — спросила баба Ольга, убирая под косынку свои непослушные седые кудряшки. — А то, не ровен час, принесет потом в подоле сохатого теленочка.

— Ну нет, сейчас им не до любострастия, — устало усмехнулась баба Ксеня. — Дело на жизнь и смерть стало, надо ноги поскорее уносить, а покохаться и потом успеется.

— Может, это тот самый лось, из-за которого погиб Змей? — испуганно спросила Ирина.

— Может быть, — кивнул Петр. — Или какой-нибудь из тех пяти, которые мимо нас маханули, пока ты спала.

— Лисы бежали, — с торжеством сказала Маришка. — Видела б ты! Стая лисиц, представляешь? А потом зайцы — ну десяток, не меньше, правда, Сережа?

— Не меньше. Такое впечатление было, что здешний леший их в карты продул лешему заболотному и перегонял туда свой проигрыш.

Ирина покосилась на него. Или в самом деле фольклорист? Ну какой нормальный человек в наше время знает, что лешие иногда играют меж собой в карты и проигравший гонит выигравшему из своего леса всю живность?

— А может, их отрезало огнем? — внезапно посерьезнела Маришка. — Тогда не выйти.