— Ну, в данном случае речь идет явно не о розыгрыше. Ее слова подтверждают и секретарша Панова, и начальник транспортного отдела, и подруга вашей сестры… — Майору очень хотелось добавить в этот список домработницу Пановых, но он слишком мало знал об отношениях Барышникова с Севрюгиной и не хотел спугнуть обоих.
— Секретарша? — хмыкнул Барышников. — Ну, нашли кого слушать. Да весь офис знает, что она была влюблена в Панова как кошка, а когда он за Лизкой начал ухаживать, от ревности чуть не повесилась!
— Да что вы? А по моим сведениям, у Панова регулярно случались романы, и его секретарша неизменно поддерживала с девушками ровные, доброжелательные отношения, так же как и с самим Пановым. И кстати сказать, хоть Панов и любил завести роман на стороне, он неизменно возвращался к жене и всегда честно предупреждал своих дам о том, что ничего серьезного у них быть не может. Думаю, предупредил и вашу сестру. Но вы, Барышников, переоценили собственные силы, решив, что сможете примитивным шантажом заставить Панова развестись с женой и жениться на вашей сестре, а когда этот номер не вышел, стали требовать денег. Компенсацию за моральный ущерб. Но и тут у вас ничего не выгорело. Панов был не из тех людей, которые поддаются на столь примитивное давление. Он уволил вас, причем сделал это без всякого скандала, и пригрозил, что если вы не одумаетесь, вами займется служба безопасности.
Барышников слушал рассказ майора, сцепив зубы и очевидно с трудом удерживая себя в руках. Каким бы мерзавцем он ни был, но в выдержке и хладнокровии ему было не отказать.
— Чушь и враки, — глядя в глаза майору, проговорил Барышников. Очевидно, что все переговоры с Пановым он предусмотрительно вел без свидетелей.
— Да нет. Не враки, — покачал головой майор, понимая, что доказать эту часть обвинений возможности он не имеет. — Но меня сейчас интересуют не ваши разборки с Пановым, а их продолжение.
Барышников смотрел на майора, выставив вперед подбородок.
— Не было никакого продолжения. После его расставания с Елизаветой нам было неудобно работать вместе, и я попросил меня перевести. Он согласился, но просил подождать пару дней, пока другой водитель не выйдет из отпуска. Я обещал подождать.
— А по моим сведениям, на вашем переводе настаивал Панов.
— Я попросил его о переводе. Он дал распоряжение начальнику отдела перевести меня. И все. И больше ничего не было.
— Не было, тогда зачем вы приехали к Панову в ночь убийства, да еще и Василькова с собой прихватили? — Это был чистой воды блеф.
Сейчас, во время допроса, четверо сотрудников отдела по приказу майора искали свидетелей, видевших Василькова или Барышникова в вечер и ночь убийства возле дома Пановых или выходящих из собственных квартир, садящихся в машину, вообще видевших их вместе в тот вечер. Но никакой точной информации майор пока не имел. А время шло, и, поддавшись минутному импульсу, он сказал то, что сказал.
— С кем? К Пановым? Когда? — По тому, как побледнел Барышников, как заметался его взгляд, майор понял, что попал в точку.
— Не отпирайтесь, Барышников, у нас есть свидетели, да и Васильков сейчас в соседней комнате пишет признательные показания, — стараясь сдержать облегчение, проговорил майор.
— Вранье! — выплюнул в лицо майору Барышников. — Вранье! Ничего Егор не пишет!
— Ошибаетесь. Сегодня днем я лично навестил вашу сестру, там же находился и ее приятель, у нас был долгий доверительный разговор, — чуть иронично пояснил майор. — И теперь они оба излагают собственные версии случившегося в соседних кабинетах.
— Да нечего излагать, ясно? Нечего! — завертелся на стуле Барышников, и его грубоватое лицо обрело наконец-то свое природное выражение, довольно неприятное, надо признать. — Не были мы у Пановых! Не были. Хотели поехать поскандалить, жене его вывалить, как он с Лизкой развлекался, чтобы жизнь подпортить сытой твари! Только дома у них никого не было, ясно?
— Что значит не было? В каком часу вы приехали к Пановым?
— Не помню, около часа ночи. Васька — сослуживец мой бывший — напился как свинья и заснул, а мне так тошно стало, что я Егору позвонил и говорю — поехали, мол, к Панову бабла потребуем.
— И что было дальше?