Клад последних Романовых

Слава тебе Господи, унялся. Успокоился. Демьян Григорьевич после такого стресса дня три в себя прийти не мог. Все вздрагивал, когда сына видел. А потом забылось, прошло, потускнело за повседневными хлопотами и за бессонными ночами, и снова вернулась к Демьяну Григорьевичу этакая неуместная мечтательность, только вот насчет сыновей он теперь был крайне осторожен.

Наступил новый, сорок второй год, с новыми испытаниями и победами. Первыми победами. Загорелись надеждой глаза, вспыхнула новая волна энтузиазма, зашевелилось все, воздух наполнился энергией, гудел Свердловск, день и ночь горели огни в цехах, не спали люди, ковали залог победы, шли на фронт эшелоны с орудиями, танковой броней, самолетами. Посылки солдатам, письма, продовольствие, а с ними любовь и тепло близких, родных или просто незнакомых, но своих советских людей.

И Демьян Григорьевич воспрял вместе со всеми, с нетерпением слушая, как идут дела в блокадном Ленинграде, что делается на Ленинградском и Волховском фронтах. Вспоминал красивый залитый солнцем город, с широкими улицами и уходящими в сизую дымку проспектами, с золотыми шпилями и куполами, с нарядной публикой на улицах, гудками машин и звоном трамваев. И пытался представить его заснеженный, обезлюдевший, с провалами разрушенных домов, и ужасно пугался, как там Петропавловский собор, как там памятник царице, как там Вейсбахи? Эвакуировались? Живы? Не попали под бомбежки, не умерли с голоду? И чем больше думал, тем больше волновался. А чем больше волновался, тем сильнее становилось желание поделиться, выговориться. И стал Демьян Григорьевич присматриваться к среднему своему сыну, Коле.

Вот отбросили немцев от Москвы, прогремела Сталинградская битва, трудился Свердловск, надрывал силы ради победы. Колька, окончив восемь классов, подался в ремесленное, профессию осваивать, нужную заводу. Повзрослел совсем. Смотрел на него Демьян Григорьевич, смотрел и не выдержал. Позвал как-то раз во двор дрова колоть, закурил папиросу, присел под крышей в заветерье и поведал ему о царских сокровищах. Рассказывал, а сам глаз с сына не сводил. Колька его выслушал, козлом не скакал, в военкомат не собирался. Помолчал сперва. Обдумал.

— Батя, а ты еще кому-нибудь об этом рассказывал?

— Нет, сынок. Кому же о таком скажешь? — сдерживая радость, проговорил Демьян Григорьевич.

— Вот и хорошо. И не говори. И мне тоже больше не говори. Забыть нам надо об этом кладе, — поджав губы, взвешенно, скупо произнес Коля.