Клад

Алешке трудно было все сельские дела сразу понять — дитя асфальта. Правда, я в детстве, когда в первый раз увидел телят, даже немного испугался, подумал, какие большие собаки! Алешка, конечно, не такой уж темный, знает, что булки не на деревьях, а в поле растут, но вот что коров не доят прямо в молочные пакеты — не уверен. Но он у нас способный, быстро все схватывает.

После ужина мы поливали огород. У дяди Коли был маленький насос, он опускал его в бочку, и вода по длинным пластмассовым шлангам бежала на грядки. А куда не доставали шланги, мы таскали воду в ведрах и лейках.

Потом дядя Коля с папой пошли доить и убирать скотину и запирать все двери. После этого мы посидели на крылечке, считая звезды и рассуждая о жизни. Дядя Коля сказал, что крестьянская работа — самая главная на свете. Без нее человеку ни поесть, ни одеться. И, значит, вообще ничего не сделать, голодному да раздетому.

— Еще бы, — солидно, совсем по-деревенски согласился Алешка. — Голый да босый в космос не полетит, да и хозяйство не бросит. Кого кормить надо, кого поливать — оно ж все живое. — Дядя Коля засмеялся, и мы пошли спать. Когда мы ложились, Алешка вздохнул: — Хорошо, конечно, в деревне. Только работы очень много… А эти бандиты хотят у дяди Коли все даром забрать… Сами бы поработали как он — с утра и до ночи, без выходных и праздников.

Паузы между фразами становились все длиннее. Алешка уже сонно заговаривался.

— Ну, ничего, завтра найду клад… Куплю дяде Коле трактор… И пулемет… На Птичьем рынке… А на остальное достроим свою дачу… И корову заведем, с поросятами… — Размечтался, Матроскин. — Дядю Колю я люблю… Но все равно отомщу, что он меня в воду бросил… И папу лысым обозвал…

Я хотел спросить Алешку, как он собирается отомстить дяде Коле, но он уже засопел, и я не стал его будить и задул свечку. И тоже сразу уснул. Это был последний спокойный день на ферме…

Утром мы вскочили как сумасшедшие от дикого визга. Но визжал не Алешка. Визжал поросенок, которого дядя Коля принес в мешке.

— Чего ж он так орет? — возмутился Алешка.

— Тебя бы в мешок сунули, — заступился я за Пятачка, — ты бы не так еще орал.

— Как же, щас! — возразил он. — У меня все-таки гордость есть.

Дядя Коля вытряхнул поросенка из мешка, и того словно на другую программу переключили — он замолчал и только довольно похрюкивал, шевеля пятачком, осматривался поросячьими глазками, а потом стал бегать вприпрыжку по двору, знакомиться. Алешка — за ним, он ему очень понравился.

— Будешь его растить? — спросил дядя Коля. Он сказал «растить».

— Еще бы! — обрадовался Лешка. — Он такой маленький, розовый, с белыми ресничками. С копытами.

Они загнали Пятачка в закуток и стали готовить ему пойло, налили в корытце, и поросенок аппетитно зачавкал, не забывая похрюкивать от удовольствия. Даже папа подошел посмотреть. И опять с сигаретой.

— Ты когда курить бросишь? — спросил его дядя Коля.

— Завтра, — не моргнув глазом, привычно отозвался папа. Он и маме всегда так говорит.

— Ну-ну, — хитровато усмехнулся дядя Коля. — Подожду. — Он явно что-то задумал. — Лешка, а тебе пора настала на пастуха обучаться, дня через два пойдешь со мной коров пасти.

— Ладно, — сказал Алешка, не отрывая глаз от прожорливого поросенка. — А чему там учиться? Коровы сами все знают.

— Хотя бы кнутом щелкать. Без кнута — какой пастух? У нас в деревне каждый малец умеет.

— Подумаешь, — Алешка пожал плечами.

— Ну, пойдем, попробуешь. — Дядя Коля снял со стены свернутый в кольцо длиннющий кнут с отполированной ручкой и тоненькой волосяной косичкой на конце.

Мы вышли во двор. Алешка небрежно взял кнут, взмахнул им. Кнут вяло шевельнулся, да и то не весь. Алешка упрямо покраснел, но не сдался. Со второй попытки он обмотался как колбаса веревкой, а с третьей зацепил дядю Колю за ногу.

— Это твоя месть? — усмехнулся тот. — Слабовато. Дай-ка мне.

Дядя Коля отбросил кнут назад, и он послушно пробежал волнами и лег на землю как по линейке, и тут же послал его вперед и сделал рукой плавное крутое движение: раздался сильный, резкий как выстрел щелчок — даже воробьи вспорхнули. И Ингар залаял.

— Поставь-ка коробок, — попросил дядя Коля папу и кивнул на забор, где сушились надетые вверх дном на штакетины стеклянные банки для заготовок огурцов и варенья.

Папа поставил на дно банки торчком спичечный коробок, дядя Коля прищурился и взмахнул рукой — коробка с треском исчезла, словно взорвалась — от нее даже дымок пошел.

— Хочешь на спор сигарету загашу? — предложил дядя Коля папе. — И ты тогда курить бросишь. Прямо сейчас, а не завтра. Идет?

— А если ты мне голову снесешь? Тогда как?

— Тогда кури сколько хочешь.

Алешка захихикал в кулак. Чтоб не заметил папа и не обиделся.

Папа смело отошел к забору, повернулся к нам боком и вставил в рот зажженную сигарету. Стало тихо как в цирке. Перед смертельным аттракционом. Я бы на такое никогда не согласился.

Дядя Коля на этот раз примеривался дольше, легонько покачивая правой рукой, не отрывая глаз от кончика сигареты, где тлел чуть заметный в свете дня огонек.