По закону ему должны были б дать три реальных года, а получил он год условно, и только вернувшись домой, понял, что это не суд у нас самый гуманный, а просто в квартире не осталось, ни телевизора, ни магнитофона, ни мебельной стенки…
Петрович с вызовом посмотрел на Генсека и для убедительности пояснил вслух:
– Вот, Леонид Ильич, Любка – это не Светка, и не Галка, и не Ирка! Эти б, сучки, меня сразу бросили – сиди, мол. Они и так меня бросали, когда кончались деньги… – тема была не самой приятной, и Петрович, завершая её, погрозил Генсеку пальцем, – а с Любкой я живу до сих пор. О, какую жену я себе выбрал!.. – отвернулся, вглядываясь в прошлую жизнь.
Иногда Петровичу казалось, что он готов убить этих чёртовых ублюдков, но ведь не убил же! А почему? Петрович вспомнил, как, разъярённый, стоял посреди комнаты, а жена прижимала к себе сына, ласково повторяя: – Смотри, Игрёк-то – вылитый ты… Потому, наверное, и не убил.
Петрович допил бутылку и сунул пустую в пакет, чтоб не оставлять улик.
– Смотри, чтоб без меня не бузил тут, – напоследок Петрович погрозил пальцем безмятежно улыбавшемуся Генсеку, и заперев дверь, вышел в пролёт, где уже давно наступила та, вторая – мёртвая тишина.
Впереди маячила фигура Сашки Никитина – с ним они когда-то ещё работали на соседних станках. Петрович устремился следом, неловко скользя на блестящем от масла металлическом полу; устремился к распахнутым воротам, за которыми светило яркое солнце.
– Санёк! – крикнул он, и Сашка остановился на самой границе света и тьмы, – к Дуське-то идём? Червонец у меня есть, а завтра всё равно получка.
– Ты ж и мёртвого уговоришь, – засмеялся Сашка, пожимая протянутую руку, – только по кружечке и всё, а то футбол хочу посмотреть. «Спартак» играет.
– И нужен он тебе? – удивился Петрович, – вот скажи, если «Спартак» выиграет, тебе что, зарплату прибавят или Валька чаще давать будет?
Сашка задумался, продолжая медленно шагать к проходной, а Петрович и не торопил его, ведь другой темы для разговора всё равно не было.