Кирена навсегда

Вряд ли кто-нибудь и когда-нибудь узнает в полной мере, на что может быть способен человеческий мозг в экстремальной ситуации. Все величайшие изобретения, включая велосипед и цепные реакции атомов буквально меркнут перед одной только мыслью в миг, сопряженный с реальной угрозой и опасностью. Только стоя на краю пропасти можно в полной мере почувствовать себя чрезвычайно удивительным созданием: гениальным до одной миллионной, расчетливым до последней копейки, коварным до выворачивающего наизнанку полнейшего омерзения. Все зависит от тех алгоритмов, что не только были заложены в человеке изначально, но и от тех, что были приобретены им в течение жизни, под воздействием различных обстоятельств.

За какие-то доли секунды, обработав полученную информацию от своей жены, я осознал, что именно произошло и что произойдет в скором будущем. Не было никакого помутнения рассудка, аффекта, дрожи в конечностях или растерянности, – в голове родился только четко сформулированный план с заранее расписанными шагами, которые, правда, предстояло еще хорошенько продумать в деталях.

Я с большим трудом уговорил Кирену прилететь домой накануне восьмого марта. Мы с женой всегда формально относились к этому празднику, с точки зрения подарков и поздравлений, – просто наслаждались еще одним выходным днем в обществе друг друга, в то время, как стада шатунов с красными глазами и предпраздничным перегаром на инстинктах мечутся в поисках букета залежалых цветов, как средства исполненных обязательств и возможностью на законных основаниях уйти в пьяную нирвану.

В этот раз все было по-другому: по пути из аэропорта мы молчали. Приехав домой, она, ни слова не говоря, поднялась на второй этаж, приняла душ и легла спать в гостевой комнате, сославшись на дикую усталость. Я знал, что завтра, в день 8 марта мне предстоит, пожалуй, самый сложный разговор в моей жизни. Разговор, касающийся самой жизни.

Всю ночь я то проваливался в сон, то просыпался, иногда совершенно не понимая, бодрствую я или нет. Вы сами можете попробовать разбудить человека в самой крепкой фазе сна, спросить его о чем-нибудь серьезном, и будете совершенно поражены ясному осмысленному взору его, но несущему при этом самую дикую чушь. Иногда, Кирена, для смеха, так и поступала со мной, засидевшись за хорошей книжкой до утра субботы.

Наконец, наступило восьмое марта, день, когда все должно было произойти. С утра стояла чудесная солнечная погода, вокруг радостно щебетали птахи, на крышах плакали и рушились с мрачной необратимостью вниз острые сосульки, снег под ногами стал плотным, покрытым тонкой глазированной корочкой. Зима очень неохотно, грязными крошащимися слоями, покидала наш город, но уже чувствовалось свежее дыхание весны, оно бодрило и придавало необычайный прилив сил каждому чахлому, изнуренному непроницаемой полярной ночью организму.

Кирена проснулась поздно, – к полудню я услышал ее шаги в соседней комнате. На мое предложение позавтракать она ответила отказом, сославшись на то, что ей необходимо было успеть собрать до вечернего самолета все свои вещи, но поужинать перед вылетом все же согласилась, на что я очень сильно рассчитывал. На этом строился мой ужасный план.

Весь день я еле сдерживал своё волнение перед неизбежным, пытаясь выдать свои чувства за печаль от предстоящего неминуемого бракоразводного процесса. Но как же я ненавижу разводы! Само слово ненавижу! Это унылое действо ранит, калечит и уничтожает всё самое светлое в людях, делает их чужими, иногда врагами, почти всегда задевая при этом семьи близких. Я, росший с трех лет без отца, пронес через все свое детство чувство неполноценности и сгорал от стыда, вылепливая очередного пластилинового монстра в качестве подарка на двадцать третье февраля дедушке, жившему за три тысячи километров от нас. Безотцовщина, по сути, лишила меня детских обычных радостей, погрузив очень рано во взрослый мир с его очередями за продуктами и вещами, оплатой коммунальных услуг, приготовлением нехитрых блюд, присмотром за младшим братом. Только после службы в армии я случайно узнал от «добрых людей», что мой отец был найден в какой-то придорожной канаве, без штанов, где-то между Киевом и Москвой. Ему тогда было пятьдесят лет. Что почувствовал я, когда узнал о смерти отца, лица которого не помнил совершенно, – в нашем доме даже фотографии его не было? К сожалению, а, может, к счастью, я не почувствовал ничего. И это, пожалуй, было для меня страшнее всего. Я не понимал, как нужно реагировать на смерть человека, подарившего мне жизнь, но человека, которого я никогда не знал и никогда больше не узнаю. С самых тех пор осталась неприязнь к разводам, и я абсолютно уверен в том, что из затеи создания новой семьи на обломках старой ничего путного никогда не получится, потому что семья всегда одна. Одна и навсегда.