Кирена навсегда

Никогда я не подумал бы, что настоящая любовь может так влиять на человека, менять до неузнаваемости образ его жизни, выплавлять из него неведомые до сих пор чувства и желания, заставлять творить, сгорая дотла, но каждый раз воскресая. Каждый вечер, возвращаясь с работы, я предвкушал встречу с Киреной, не в силах дождаться того момента, когда, наконец, увижу мягкий блеск выразительных глаз, милую улыбку, услышу любимый голос. Вместе мы ужинали, читали по паре глав из наших любимых произведений, делились впечатлениями за прошедший день: я посчитал, что моя жена больше не должна работать, и теперь она была предоставлена днем сама себе.

Сам я был из рабочей семьи, где вершиной головокружительного успеха считалась должность инженера, и сколько я себя помнил, я постоянно занимался каким-либо трудом. Первые свои деньги я заработал еще в четырнадцать лет, когда мы с другом детства все лето красили в дикий желтый цвет ворота одного из складских комплексов. С тех пор я просто не мог представить себя не занятым ничем, и отсутствие долговременного занятия порой меня даже раздражало: я чувствовал себя как бы оторванным от всего мира, казалось, что жизнь просто утекает в землю, а сам я плесневею словно застарелый кусок сыра. Свою модель поведения я всегда проецировал и на остальных людей: на мой взгляд, никто не может существовать безо всякого дела.

То же самое думал я про Кирену и не ошибся. Через несколько недель после нашей свадьбы, она, уже изнывая, мучаясь от безделья, – даже стихи перестали рождаться в ее голове, – решила получить еще одно образование в одном из самых престижных московских университетов. Невозможно было и предположить, что это ее стремление обернется самой настоящей бедой. Если б только я мог повернуть время назад…

V.

С великим трудом уговорив меня, Кирена стала ездить в Москву на обучение. Ее отсутствие на две, а порой и на три недели наводили на меня уныние, граничащее с безысходностью. Стараясь как можно дольше не появляться в нашем доме, где многое напоминало мне о ней, я работал каждый день до самой ночи, изнуряя себя ношей непосильно огромного количества дел. Попадая домой, я буквально рушился в постель от чрезмерной усталости, но, таким образом, на время забываясь глубоким и безмятежным сном. Однако, зачастую, даже сон превращался в муку, когда мозг был не в состоянии отключиться, и мысли о Кирене просачивались сквозь искусственно возведенные барьеры полусмертельной усталости вконец отчаявшегося человека.

Мы оба мучились от разлуки, и я чувствовал, что еще немного, и она не выдержит, возьмет билет на самолет и улетит ко мне, бросив свой университет к черту. Конечно, мы созванивались, но я прекрасно понимал, что наши разговоры отвлекали ее от процесса обучения, поэтому, несмотря на мои одиночество и тоску, я старался как можно меньше тревожить ее.

Прежде, я никогда не подумал бы, что смогу настолько сильно привязаться к женщине, полюбить ее так бешено и бесстрашно, что в те моменты, когда ее не было рядом, я, словно тигр в вольере, не мог найти себе места: ходил беспокойно взад и вперед, рычал и был готов растерзать любого, кто вызвал бы хоть малейшее раздражение. Люди, окружавшие меня по работе, заметили резкие перемены в моем поведении, а друзья предлагали помощь. Но, увы, никто был не в силах помочь моему временному (так я себя утешал) горю.

Наконец, первая сессия Кирены завершилась, и я мог снова упиваться своей возможностью лицезреть милые черты, обнимать и прикасаться к объекту моих самых сильных, самых лучших устремлений и желаний. Мир, любовь и покой воцарились в нашем доме, наполнив теплым уютом каждый уголок. Все вернулось на круги своя: я работал в прежнем режиме, каждое утро, бодрый и счастливый уезжая на завод и по вечерам возвращаясь в родную обитель, туда, где с нетерпением ждала меня моя Кирена.

Во время второго отъезда Кирены в Москву мне приснился ужасающий своими неестественными подробностями сон, оправиться от которого я не мог несколько дней. Дело в том, что, проводив жену, я, практически, потерял возможность спать. Даже тонны дел, что я переделывал за день, увеличивая их дозировку словно наркоман на пороге перехода в лучший мир, не приносили долгожданного забытья ночью. Это было сродни повороту рычажка выключателя в положение «вечное бодрствование», возврат в исходное положение инструкцией не предусматривался.

Я, по-прежнему, ездил на работу, общался с коллегами, раздавал указания, по вечерам звонил Кирене и страшно боялся наступления ночи, моей беспощадной мучительницы. Я ходил взад-вперед по опустевшему дому, пытался читать, смотреть фильмы, но какая-то неведомая сила не давала мне заснуть, несмотря на то, что на третьи сутки почти непрерывного бодрствования я уже почти валился с ног от усталости. Так, проведя почти шестьдесят часов в каком-то непонятном сомнамбулическом состоянии и находясь уже на грани бреда, я все-таки заснул, причем совершенно случайно для себя, сидя на стуле в столовой.