Кипарисы в сезон листопада

На двух языках — русском и немецком — мама изъяснялась свободно и совсем неплохо владела французским. К чему ей понадобилось учить еще и английский?

Я задал ей этот вопрос, и она пустилась в пространные объяснения. Японцы, сказала она, намерены прибрать к рукам всю торговлю в Китае, поэтому евреям здесь больше нечего делать. Японцы купили у России железную дорогу, которая еще в царские времена соединяла Китай с Сибирью. Евреи, так или иначе кормившиеся при этой дороге, возвращаются теперь в Советский Союз. Часть из них уже отправилась туда, другие сидят на чемоданах. Для тех же, которые считают возвращение невозможным, не остается иного выхода, как переселиться на юг Китая. Местная еврейская община доживает свои последние дни, это ясно, и моему отцу, преподавателю иврита, предстоит искать себе учеников в другом месте. На юге, пока еще не захваченном японцами, еврейские общины процветают и готовы с распростертыми объятиями принять такого опытного и уважаемого педагога, как наш отец. К сожалению, состояние его здоровья не позволяет нам немедленно отправиться в путь. Однако не мешает уже теперь начать готовиться к новой жизни. Одним из этих приготовлений и является изучение английского языка. В сущности, сказала мама, в южных провинциях Китая правят англичане и американцы, поскольку им принадлежит большинство концессий на торговлю, транспорт, строительство и промышленность. Так что, если заработки отца окажутся недостаточными и ей придется пойти работать, предстоит выучить английский.

В тот же день я записал название учебника и твердо решил купить маме новый экземпляр, в котором страницы будут чистыми, печать четкой и ясной, а переплет крепким и целым. И вот несколько дней назад я набрел на нужную мне книгу в одном магазине. Однако, еще не располагая достаточной суммой денег, я не решился зайти внутрь и поинтересоваться ценой, а ограничился тем, что полюбовался учебником сквозь стекло витрины.

Должен признаться, что самым важным приобретением, которое я намеревался совершить и которого жаждала моя душа, был подарок не сестре и не маме, а самому себе. Это были три сборника альманаха «Ха-ткуфа» («Эпоха») под редакцией Давида Фришмана, издательство «Штибель», Москва, 1918.

О существовании этого альманаха я узнал не так давно. Полгода назад меня пригласили на бар-мицву одного из моих одноклассников. Виновник торжества принадлежал к полностью ассимилированной семье, которая не желала знать ни Торы, ни тфилинов. Но дед мальчика втайне от родителей готовил его к знаменательной дате и в положенный день пригласил товарищей внука к себе домой. Таким образом, наш одноклассник, достигший возраста исполнения заповедей, получил возможность пропеть отрывок из Хафтары[19] хотя бы перед нашим скромным обществом. Он был наделен приятным голосом и музыкальным слухом и произносил текст совсем неплохо, хотя и не понимал ни слова из того, что читал, и часто сомневался в ударениях и интонациях. Его бабушка угостила нас чаем с шоколадным тортом, а дед, яркий представитель поколения просветителей и вольнодумцев, решительно рвавших в свое время с традициями предков, но в ранней юности, еще не успев окончательно освободиться от гнета родителей, вынужденный изучать, причем весьма усердно, постылое наследие еврейских мудрецов и раввинов в ешиве одного из многочисленных еврейских городков на западной границе Российской империи, дед, не помышлявший, разумеется, в те дни, что процесс приобщения к европейской культуре и мировой цивилизации в конечном счете выбросит его за восточные пределы этой империи, этот самый дед произнес перед нами пылкую и взволнованную речь на чистейшем русском языке — только гортанное «р» выдавало происхождение оратора — и обрушил громы и молнии на головы тех легкомысленных и безответственных представителей молодого поколения, которые, движимые идеями ассимиляции, посылают своих сыновей и дочерей сеять в чужих полях и пасти на чужих лугах, отрекаясь при этом от своего великого прошлого и пренебрегая культурой своего древнего народа. Поскольку я единственный из всех собравшихся умел читать и писать на иврите, старик пригласил меня в свой кабинет («Ты знаешь, как на иврите „кабинет“? Нет? Хадар-ха-маскит») и, подойдя к одной из полок, тянувшихся вдоль стен, указал на три фолианта в прекрасных коричневых переплетах.

— Ты видел когда-нибудь это?

— Нет.