Кёсем-султан. Заговор

Просто Турхан отчаянно, до ломоты в зубах и суставах не хотела просить о помощи могущественную валиде. Ведь ей потом придется отдавать долги с лихвой! Даже Хадидже, как мимолетно услышала Турхан, отрабатывала какой-то старый долг. Тогда Турхан не потрудилась выяснить, какой именно, а зря – сейчас бы пригодилось. И что валиде потребует от нее самой?

С другой стороны, да какая нынче разница! Жизни в уплату долга не потребует – и ладно. А любые клятвы по прошествии нескольких лет не стоят усилий, потраченных на их произнесение. Такова жизнь.

Турхан нужно спасти Мехмеда и спастись самой, а дальше жизнь покажет. Главное, чтобы она не прервалась, эта самая жизнь.

Ты сам захотел этого, сердце мое. Что ж… значит, теперь у Турхан не будет сердца. А у Ибрагима не будет удачи. Уж Турхан-то постарается забрать всю удачу с собой. Всю, какая ни есть. Удача самой Турхан пригодится.

Разве я не была тебе верна, сердце мое? Разве не терпела от тебя любого унижения, взамен щедро отдавая лишь преданность и любовь?

Теперь же ты получишь семь котлов несчастья, сердце мое, моя любовь, моя ненависть. Ибо не было у тебя служанки покорней и жены верней, а из таких, случись посягнуть на то, что для них важней жизни, важней счастья, важней любви, и выходят самые чудовищные враги.

Возле покоев валиде охраны не оказалось. Скорее всего, прямого распоряжения на этот счет султан отдать не догадался, он вообще во многих делах… не слишком догадлив, чего уж там. А без этого по своей воле никто такой приказ отдать не захочет. Ведь неизвестно, чей будет верх, а о том, что у Кёсем долгая память, наоборот, известно очень хорошо. И о том, что иные из «почти мертвых» в итоге возвращают влияние, – тоже.

За все это Турхан искренне возблагодарила Аллаха. Хотела было пригладить растрепанные косы, расправить одежды, но подумала – и решительно рванула платье на груди. Да, вот так лучше. Жаль, что колючки не разодрали одеяния бывшей хасеки в клочья!

Глупо было бы рассчитывать на жалость, явившись в таком виде к Хадидже или к Айше, но вот с Кёсем-султан может сработать.

Мехмед выбрал именно этот момент, чтобы проснуться и захныкать. Следовало торопиться.

Мотнув головой, чтобы волосы растрепались еще сильнее, Турхан постучалась в дверь, за которой сейчас находилась хозяйка жизни ее или же ее смерти.

* * *

Кёсем-султан выслушала перепуганную Турхан молча. Та частила, тараторила, задыхалась и прижимала к груди сына, который то хныкал, то вновь успокаивался. Даже в беде своей Турхан была красива. Не могла иначе, просто уже не умела. И волосы растрепала так, чтобы тяжелая золотая волна их красиво рассыпалась по плечам.

Кого она пытается здесь соблазнить? Кого обмануть?

Да никого – просто Турхан-султан чересчур хорошо выучили. Кёсем понимала это: ее выучили точно так же. Даже на краю обрыва, даже перед плахой она, наверное, заботилась бы о том, чтобы выглядеть красиво.

Будь она проклята, невольничья красота султанского гарема. Слишком многое приходится отдавать за нее, слишком многим она заменяет и счастье, и любовь, и саму жизнь.

Кёсем видела и другую красоту – свободную, бронзовую, вольную. Солнце ласкало ее кожу, а волны бились об ноги. Такой красотой была красива жена Картала – птица-чайка Марты, обрела ее и Башар, больше не обязанная соблюдать гаремные каноны… а ее замечательные дочери-близняшки Икизлер (богат род Крылатых на близнецов!), с этой красотой не только выросли, но и родились.

Однако в гареме такое ни к чему: мало сказать не нужно – опасно.

Турецкие султаны опасались красоты того народа, которым правили. А если и привечали, то только желая покорить, посадить под замок, сломить навек. Но свободная красота вмиг увядает в неволе.

Так случилось, к примеру, с дочерью шейх-уль-ислама Муида Ахмеда-эфенди (Кёсем невольно поморщилась, словно вслух, а не мысленно произнесла эту длинную цепочку слов, будто звонкую дробь в бронзовый кувшин высыпала). Ибрагим воспылал к ней страстью исключительно потому, что услышал рассказы о ее привлекательности. Да, юная Акйылдыз, «белая звезда», и впрямь была прекрасна, но красота эта предназначалась отнюдь не султану. Девушка была просватана, и калым был уже выплачен.

Обо всем этом султану в свой срок доложили и крайне почтительно посоветовали отказаться от замысла, попирающего заветы Аллаха. Однако разве послушает безумец мудрецов? Ночью толпа янычар, ворвавшись в дом почтенного Муида Ахмеда-эфенди, выкрала Акйылдыз. Об этом долго гудел весь Истанбул – и гудел снова, когда, не найдя в девушке покорности, свойственной наложницам из гарема, султан оскорбил семью шейх-уль-ислама еще сильнее, отослав красавицу домой, попросту выгнав ее из гарема.