Кёсем-султан. Заговор

Кёсем с трудом подавила вздох. Ох, девочка, нелегко тебе играть роль маленькой девочки, особенно со взрослым парнем, которому давно уже пора обрести мужские привычки… но которому сейчас словно бы и до подростковых годов далеко. Однако ты знала, на что шла и во имя какой награды. Спасибо тебе, конечно, награду свою ты получишь, станешь хасеки моего сына и матерью моих внуков, станешь султаншей… вот только помоги довести игру до конца. Ох, помоги!

Мечи Первого Османа, Праведного Али и Свирепого Явуза ждут того, кто плоть от плоти султанского рода. На всем подсолнечном свете сейчас таков только Ибрагим. Но такой, как он есть сейчас, не сумеет опоясаться ими даже на тот краткий срок, который требуется для того, чтобы занять престол. Даже показываться своим подданным, кроме самых доверенных, ему нынешнему запретно. Какими там мечами опоясываться – даже головы на плечах не сохранит!

К тому же султан, навсегда застрявший в детстве, не способный зачать наследника, – засохшая былинка. А она обязана плодоносить. Без нее засохнет сама Оттоманская Порта. Вообще-то не должна: многие державы, даже разноплеменные, не раз переживали смену династии, скорее трудно назвать те, что этого избежали… но в эти годы, на этих землях, с этими людьми – будет именно так.

Или все-таки нет?

Может, и не так уж неправ был Мурад, в бумагах которого Кёсем-султан нашла наброски письма крымскому хану? Этому хану, называя его «братом», Мурад хотел предложить трон Османов, ибо «после меня не останется уже у нас ни сил, ни ярости, ни достойной крови, а ты, брат Гирей, силен, яростен и достоин». Она не верила в доподлинное существование таких замыслов, но вот же – отыскался черновик… И написан он так, что злое проклятие кинжала в этом не обвинишь.

– Ларе-е-ц! – голосил Ибрагим. – Длинный ларец! Саблю мою!

От дальней стены двора уже отделился евнух, спешил к молодому султану, держа перед собой на вытянутых руках ларь полуторааршинной длины, но легкий и узкий. В нем хранилось то, что Ибрагим называл «саблями»: пара тонких ротанговых прутьев, насаженных на деревянные рукояти.

Ибрагим бросился к евнуху, торопясь, открыл крышку ларца… О Аллах, у него и движения-то, как у пятилетнего малыша, неловкие, и голосок совсем детский…

Кёсем почувствовала, что по ее щеке вот-вот поползет слеза.

– Плохо тут у вас, во дворце, детям. У нас – лучше, – пробормотала Марты, по-прежнему не отрывая взгляда от того, что происходило внизу. И – осеклась, заливаясь багровой краской: вспомнила, должно быть, где и когда произносила почти такую же фразу.

В загородной усадьбе Крылатых. На ложе, где они – единственный раз в жизни – были втроем: Картал, его жена и… и его возлюбленная с отроческих лет.

«Не думай об этом, сестра, – Кёсем прикоснулась к ее колену. – Продолжай следить за ними, ищи взрослое в его словах, в его движениях…»

Марты гаремного «безмолвного языка» не знала, но как-то поняла это и без слов.

– Что сказал Хусейн? – спросил Доган. Он бесшумно подошел сзади, встал рядом с Башар. Та, не оглядываясь, чуть посторонилась, чтобы не перекрывать ему вид на двор, где сейчас играли дети: тот, кто уже сейчас считается султаном, и та, которая рассчитывает стать его хасеки, а пока что всего лишь подружка… – Дословно можешь повторить? Не упустить бы нам чего…

– Могу, – кивнула Кёсем, выждав пару ударов сердца.

* * *

«…Но не хочу. Так что расскажу не все».

Этого она, конечно, вслух не произнесла. Мужчине выше сил такое заметить, а вот Башар и Марты быстро покосились на нее – и тут же отвели взгляд, уставились во двор.

Джинджи-эфенди во время того разговора с Кёсем был хмур. Прежде чем сказать хоть что-нибудь, долго мялся, не решаясь приступить к делу. Это было на него совсем не похоже, но женщина избегала его торопить, ждала.

Наконец он признался, что накануне уговорил Ибрагима, что тот возьмет его с собой во время ночной прогулки по дворцу, если таковая состоится. Был готов ждать долго, но вышло так, что султан решил отправиться на прогулку тем же вечером.

Он что, настолько наивен? Кёсем прямо-таки своим ушам не поверила. Лекарь действительно думает, будто ей это неизвестно?

Если так – плохо. Конечно, иной раз и дурак бывает мастером своего дела, но врачебное дело вряд ли таково. Вот только дураков ей не хватает в борьбе за своего последнего сына!

(Предпоследнего…)

– Я понимаю, госпожа, что ты должна была позаботиться о том, чтобы эти прогулки, раз уж султан иногда сохраняет к ним тягу, оставались в тайне, – продолжал лекарь. – Поэтому о них тебе, разумеется, известно все.

Что ж, уже легче: все-таки не глупец он.

– …Однако есть некоторые… подробности. Да, подробности, – Хусейн-эфенди наконец обрел решимость, – которые тебе не мог рассказать никто из твоих помощников, даже если они наблюдали за нашей прогулкой с близкого расстояния. И даже ты сама, госпожа, навряд ли могла их заметить, если наблюдала в ту ночь.