Кёсем-султан. Заговор

Много пережила Блистательная Порта султанов – султанов слабых, честно скажем, даже никчемных, не интересующихся судьбами народа своего. С султаном Мурадом все не так, правоверные. И не говорите, правоверные, что лучше б оно было так, как в старые времена. Аллах испытывает вас, правоверные, не султан – сам Аллах, а ему виднее. Зато в рай попадете без лишних проволочек.

Так что не радуйтесь, правоверные, как радовались в старые времена до прихода Пророка арабы-многобожцы, и не плачьте, словно безумцы. Ибо хватит с нас и того, что… впрочем, об этом – тсс, ни слова. Аллаху виднее.

Молитесь, терпите и готовьтесь к смутным временам, правоверные.

* * *

О султанский дворец! Не тускнеют изразцы, коими выложены твои коридоры, и ковры, устилающие твой пол, меняют так часто, как это нужно, чтобы не успел вытереться дорогой ворс, чтобы не выцвели затейливые рисунки, в кои неведомые ткачи Персии и Бухары вложили всю душу свою, все свое мастерство. Все так же успокаивающе журчат фонтаны под сенью твоей, все так же зелены деревья в саду – деревья, которые осенью опускают ветви под тяжестью вызревших на них плодов, и все так же весело и беспечально щебечут на ветвях этих птицы.

Кто, какой немыслимый, неведомый доселе злодей проклял тебя, о султанский дворец? Почему не выветривается страх в стенах твоих, почему пустил он крепкие корни в подземелья твои и разросся пышным цветом, оплетя стены и удушливым куполом повиснув над потолком? Кто тот иблис-садовник, что подпитывает эти корни, что лелеет эти ветви, что собирает гнилые плоды ужаса и досыта кормит ими обитателей твоих, о султанский дворец?

Нет ответа. Лишь птица заливается за окном, объятая любовным томлением. Свободная птица, не ведающая о бедах людских.

Зачем султан Мурад, вернувшись с войны, продолжал прогулки с дядей Мустафой – об этом ведал только Аллах. Ну или (как шептались некоторые, самые смелые придворные) шайтан. Людям подобного было не понять.

Эти двое хотя и понимали друг друга, но все же были безмерно друг от друга далеки, как далеки друг от друга Погребальная Повозка и три Плакальщицы в созвездии, именуемом гяурами Большой Медведицей, – пускай вечно рядом они друг с другом, но ни Повозке нельзя убежать от Плакальщиц, ни Плакальщицам – догнать Повозку.

Мустафа боялся призраков, являвшихся к нему, отмахивался от них, со слезами просил оставить его в покое – Мурад спорил с ними яростно и гневно, напоминая, кто здесь султан, кто правит Оттоманской Портой и кого должны слушаться живые и мертвые. В такие моменты Мустафа, казалось, жаждал отшатнуться от племянника и сбежать, но словно невидимой веревкой его пояс оказывался привязанным к поясу Мурада, равно как и Мурад не мог (а может, и не хотел) отделаться от рыдающего Мустафы.

Придворные давно привыкли уступать дорогу этой странной парочке, как раньше бежали, увидев одинокую грузную фигуру султана Мустафы. Хотя нет, бежали куда быстрее, ибо султан Мурад не расставался с саблей.

Молодой султан частенько выхватывал ее из ножен в качестве аргумента для споров с пустотой и даже рассекал воздух, одновременно злясь и заливисто хохоча. Смотреть на это было свыше сил человеческих.

«Султан иногда выпивает излишне много вина», – гласила молва. И никто не мог сказать точно, правду говорит тысячеустая, тысячеликая молва или на этот раз она лжет.

В присутствии янычар Мурад сдерживал порывы бешенства… по большей части. Янычары же прощали султану, который наконец-то понимал толк в воинском деле, то, что порой прорывалось наружу. Да чего там, выпивал хоть раз каждый янычар, а некоторые и вовсе были известны пьяными дебошами. Слишком много султанов, по мнению янычар, пряталось под женскими юбками, вместо того чтобы исполнять свой долг перед ними и Блистательной Портой. Мурад же был первым в любых воинских состязаниях… почти всегда.

А о том случае… ну, все, кому надо, знали, о каком именно… О том единственном случае предпочитали не вспоминать.

Давайте честно – негоже было выигрывать у такого султана, когда ты обыкновенный янычар без роду и без племени. Пусть даже был ты ранее наставником молодежи… даже самого султана, в ту пору еще шахзаде… Все равно мог бы и подумать немного бывший наставник, прежде чем переть на рожон.

Люди одинаковы всегда и везде: они по большей части видят то, что им хочется видеть, и отчаянно, порой до последнего вздоха, отмахиваются от правды, ибо пережить ее немногим под силу. Правда зачастую слишком уродлива и жестока. Посему ее обряжают в одежды фантазии, пудрят, сурьмят и румянят при помощи лжи и догадок, голову обматывают чалмой досужих сплетен, а на ноги надевают роскошные туфли из неверия и сковывают эти туфли почище иных кандалов. Таковы люди, и Аллах часто огорчается, глядя на них, а шайтан, напротив, смеется и хлопает в ладоши. Факты обрастают легендами и домыслами, правду хоронят под барханами баек. Посему никто уже не может достоверно рассказать, что случилось в Топкапы в тот день, когда умер султан Мустафа.