Кёсем-султан. Заговор

– Я смотрю, ты не огорчен, – бросила Кёсем-султан для проверки.

Картал помялся немного, затем решительно отбросил церемонии и кивнул:

– Моя госпожа во всем права. Я не огорчен.

И столько потаенной страсти было в этом безликом «моя госпожа», что, казалось, и воздух в комнате расплавился, потек и заструился между пальцами, подобно шелковому полотну, целый отрез которого можно, как известно, продеть сквозь маленькое кольцо. Кёсем едва не ахнула, непроизвольно подалась навстречу любимому человеку, сделала два шага и лишь потом очнулась:

– Почему же ты… не огорчен?

«Потому что вижу тебя», – ответили глаза Картала, вслух же любимый рассудительно произнес:

– Крылатым не следует привыкать к султанскому дворцу, госпожа. Слишком много роскоши, слишком много интриг. Мы люди простые, к подобному не привыкли… и не надо нам к такому привыкать, уж прости, госпожа.

«И ко мне не надо привыкать?» – одними глазами спросила Кёсем, для виду кивая для любых случайных свидетелей, что поведение Картала весьма разумно.

«Хотел бы я…» – с тоской ответили ей глаза Картала.

Кёсем понимала. Хотела бы она не думать о Картале денно и нощно, хотела бы не падать во снах своих в крепкие объятья и не просыпаться в одиночестве, комкая покрывала и беззвучно рыдая без слез… Но Крылатые и вправду не задерживаются во дворце. Улетают.

А ей, взращенной в гаремной золотой клетке пташке с обрезанными крыльями, только и остается, что тосковать да бояться. За любимого человека, за детей своих непутевых, за девочек, что, словно глупые бабочки, сгорают, полетев к огоньку власти… За себя во всем этом и хотелось бы побояться, да не выходит.

Картал – вот глупый! – пытался оправдаться, но Кёсем ясно видела: это не только его позиция. Весь клан считает, что Тургаю (да и всем Крылатым) лучше бы держаться подальше от дворца. Особенно обидно Кёсем было, что подобного мнения придерживается и Башар, – скорее всего, не посоветовавшись с нею, Тургая не отправляли бы так быстро не только из дворца, а и вообще из Истанбула.

Да, конечно, Мурад велел всем своим бывшим приятелям оставить его. Придумал кучу дурацких поводов – о Аллах, за что караешь? Зачем вручил сыну этот проклятый кинжал и как именно кинжал из рук Османа перекочевал к Мураду? И сколько еще детей Кёсем должно пострадать, чтобы чудовищное оружие наконец насытилось?

Мановением ладони прервав извинения Картала, Кёсем тихо спросила, куда дальше направится Тургай, что будет делать. Обычные вопросы, которые задаются во имя вежливости, и лишь любимый знает, насколько важны для Кёсем-султан ответы.

Крылатые считают, что ее Жаворонку, их Жаворонку, пора опериться и самостоятельно стать на крыло. Кто она, Кёсем, чтобы спорить? Матерью ему она не считается, так, покровительница, да и то временная, ибо негоже взрослеющему мальчишке бегать к стареющей султанше. К чужой женщине. В этом сходятся что писаные законы ислама, что неписаные законы гарема. И ты можешь хоть сто тысяч раз мечтать о том, как взрослый сын улыбнется тебе, можешь хоть двести тысяч раз быть могущественной валиде и вертеть всей Османской империей, как собственными девочками-гедиклис, но поговорить с Тургаем ни в присутствии Башар, ни наедине ты больше не можешь. Он вырос.

Что ж, значит, нужно постараться уберечь тех из своих сыновей, кого еще возможно уберечь. Хотя бы их Кёсем-султан дозволено видеть. О Тургае позаботятся Крылатые, а кто позаботится о Сулеймане и Баязиде?

И все же ни одна мать не пожелает смерти своему сыну, уходящему на войну. А Кёсем почему-то казалось, что с уходом Тургая за плечом Мурада появился ангел Азраил и примеривается, как бы половчее ударить своим огромным пылающим мечом.

Рядом с Тургаем Мурад становился куда спокойней и рассудительней. И с чем бы это ни было связано, Кёсем отчаянно желала старшему из сыновей своих эту рассудительность и ясность рассудка сохранить. Но, увы, видимо, не судьба.

Иншалла.

* * *

Эй, правоверные, не вам ли сказано: «Величина награды зависит от величины испытания, и если Всевышний Аллах возлюбит какой-то народ, то испытывает его»? Или, по-вашему, солгал Посланник Аллаха, мир ему? Нет, нет, уста его чисты и благовонны, а слова, исходящие из этих уст, чище и лучше всех прочих слов, сказанных и до него, и после!

Воистину, любит Аллах Блистательную Порту, правоверные! Ибо султанский гнев, изливаемый щедро, похож на гнев самих небес, который пролился когда-то на войска фараона, только нынче Аллах выбрал свой народ для того, чтобы испытать его, испытать крепко, серьезно.

И сказал также Всевышний: «О те, кто уверовал! Привлекайте на помощь терпение и молитву: поистине, Аллах – с терпеливыми». Так что молитесь, правоверные, молитесь истово и терпите, тогда Аллах изольет на терпеливых свою милость и ждут много претерпевшего райские врата.